Нагиев Фейзудин

В национальных литературах меня завораживает, прежде всего, их неповторимость. Можно найти сколько угодно схожестей, но самобытные черты нам покажут всю глубину различий этих литератур. Дагестанская литература в плане сравнения, сопоставления с остальными литературами действительно является кладезю оригинального мышления, глубинной мысли. Литературоведы обычно национальные литературы сравнивают с различными «симфоническими инструментами» и в этом есть свой смысл, если иметь ввиду языковые особенности художественных произведений.

Если заглянуть в 80-ые годы прошлого столетия в частности лезгинской литературы, то с перерывом в двадцать лет, после плеяды шестидесятников (А. Алема, И. Гусейнова, А. Саидова, Х. Хаметовой) появляются восьмидесятники: Абдулфатах Фатахов, Майрудин Бабаханов, Арбен Кардашев, Зульфикар Кафланов, Фейзудин Нагиев, Шахбала Шахбалаев… Это была совершенно иная волна в лезгинской поэзии, которая, впрочем, прежде всего, отличалась от своих предшественников некоторого рода «вольнодумством», дерзостью мыслей и идей, резкостью слова. Они реформаторы литературного языка, созидатели нового поэтического языка. И это отдельная исследовательская тематика в лезгинской поэзии конца ХХ столетия, касаемо частности языкового своеобразия поэтов восьмидесятников, которое имеет прямое отношение к кардинальным изменениям в политической жизни общества, особенно в перестроечный период. Первым долгом плеяда «вольнодумцев» на национальный поэтический майдан выставила лозунг – «народность литературы». По их мнению, эта самая «народность» давно отштампованная и избитая до дыр многими предшественниками советской литературы была отодвинута от реальности. То есть, она как «необходимость» «жила и существовала», но в невесомости, в бездействии. Впрочем, для исследователей лезгинской литературы плеяда восьмидесятников является своего рода «скопищем» совершенно иной мысли, считавшая, что водворенный до их появления хаос только они способны упорядочить. Особенно в постсоветский период их творчество как бы кричало, что восьмидесятники единая команда (хотя, как и полагается творческим личностям, были и перетирки в каких-то вопросах, особенно касательно общественно-политической жизни страны, республики, народа) и их объединяла одна идея – возродить народность в литературу, спустившись до самых его низов, живя народными чаяниями, а не только призывами. В отличие от «опартившихся коммунистов» -шестидесятников, так называемых «официальных поэтов», которые в основном о народе знали по заказным «командировкам и командировочным удостоверениям» восьмидесятники смогли реально войти в гущу народа.

Особым оптимизмом в этом плане среди плеяды поэтов-реформаторов восьмидесятников выделяется Фейзудин Нагиев. И до сих пор его недоброжелатели преднамеренно путают патриотизм Фейзудина Нагиева с их выдуманным национализмом.

Мало говорить, что в лезгинской литературе Фейзудин Нагиев является Личностью. А доказательством, прежде всего, является то, что он не только поэт, за плечами которого более десяти поэтических сборников, но и исследователь, публицист. Что касается его литературоведческой деятельности, то занимается исследованием исключительно проблемами текстологии. Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы дагестанского государственного педагогического университета Фейзудин Нагиев автор нескольких монографических работ: «Поэтическое наследие Сулеймана Стальского» (проблемы текстологии), «Етим Эмин. Путь к истине», «Правда о «Действительности Эмина»»; опубликованы более двухсот статей, рецензий по истории и этнографии, ономастике и этимологии, культуре и политике. Биографический путь Фейзудина Нагиева также представляет особый интерес для исследователей его творчества.

Выше мы затрагивали тему «вольнодумства» и реформаторских идей восьмидесятников. Какими качествами от своих братьев по перу отличается в этом плане Фейзудин Нагиев? Прежде всего тем, что он давал своим читателям понять истину того, что поэзия, литература даёт не только радость и вдохновение, а выражает волю народа. Потому и в экономическом, и в духовном плане в самые тяжелые 90-ые годы прошлого столетия Нагиев, как и подобает патриоту народа, решается издать литературно-публицистический журнал «Лезгистан-Алупан» (1990-1996 гг.) на лезгинском и русском языках. Помимо восьмидесятников здесь печатались многие поэты и писатели, общественно-политические деятели России и соседнего Азербайджана. На страницах журнала затрагивались темы, на которых еще в советские времена был наложен табу, а в лихие девяностые это оказалось особо назревшим проблемным вопросом: распад СССР и разделение народа обострил и так до конца неразрешенную проблему воссоединения лезгинского народа. Надо отметить, что в столь щепетильном вопросе Фейзудин Нагиев выступил одаренным дипломатом и никак не поэтом-националистом, как пытались его выставлять недоброжелатели. Именно эта тематика, тема Родины, как раненной птицы, красной строкой проходит по его последнему сборнику «Колокол и камень», изданный 2009 году Дагкнигоиздатом. Сам он об этой книге говорит, что она о жизни… О том, чем поэт живет, что его волнует. В тематическом плане стихи разделены на четыре раздела. Раздел «Щедро одаривает природа чертами своими» – об органической связи мира человека с миром природы. О соотношении микро и макромиров. Раздел «Ступени» составляют стихи философского плана, а раздел «Сны» полностью представляет любовную лирику. В венчающем книгу разделе «Стены и границы» помещена гражданственно-патриотическая лирика, стихи о судьбе своего народа, о его прошлом, настоящем и будущем, о его месте в сегодняшнем мире…

Вот что говорит поэт о названии своей книги: «Колокол и камень – две семантические противоположности, как звон и молчание. У колокола есть язык (кстати, на лезгинском языке слово более звучное «зенг», так и слышится: зенгггг…) Посредством языка колокол может вещать о своём. С камнем (на лезгинском и оно созвучно с зенг: «къван») ассоциируется тяжесть, молчание, немота… Но это на первый взгляд. Если вдуматься, камни являются немыми свидетелями многотысячелетней трагической истории человечества. Они видели и слышали много горя, возможно, оттого и онемели. Представьте себе, что изобрели такой прибор, посредством которого можно было бы вычитать поглощенную камнем, записанную в его бороздках-морщинах информацию… Мы бы поразились: сколько исторической информации заключено и хранится в безмолвном камне…»

В последнем сборнике по нашим наблюдениям особо выделяется связь поэзии с условиями жизни народа. Считается, что общественное бытие зависит от экономического строя, но неоспорим тот факт, что достоинство произведения зависит от содержания жизни народа.

Фейзудин Нагиев один из тех поэтов, который осмысление эпохи начинает с себя:

Зун тар я. Тар. Зи дувулар чилева,

Зун и чилел гьи алемдин тум ятIа?

Таз чIавалай ажеб сир зи гелева,

РикIевайди гьи ялав, гьи гум ятIа?..

Я – дерево. Дерево, чьи корни глубоко в земле,

Из какого семени я, из каких миров..?

С зародыша особая тайна преследует меня,

Что за пламень в сердце, что за дым в душе?

(здесь и далее стихи поэта даются в подстрочном переводе)

Неоспорима истина того, что каждая творчески одаренная личность, именно через личностный монизм будет устремлен к общечеловеческому. Если поэт себя сравнивает с деревом, то его корни с годами уходят все глубже и глубже. И этот вопрос – «семенем какой вселенной я являюсь?» дает повод для размышлений о фундаменте самой поэзии, где, на какой почве она держится. Литературоведы, искусствоведы, когда затрагивают вопрос о фундаментальности художественного творчества, выдвигают на передний план национальное и интернациональное.

Конечно же, само название сборника «Колокол и камень» дает повод для размышлений о таких жизненных антиподах, которые на первый взгляд ничего общего не имеют. Но именно в таких сопоставлениях и сравнениях мы находим ключ к раскрытию самобытности творчества Фейзудина Нагиева. И самое главное, в силу потенциальных разностей и многообразий мы можем быть близкими, одинаковыми, едиными, когда дело касается общих идей:

Къван я даим биши ва лал,

Зенгиниз мез, гьахъ ван ава.

Зенг гьарай я тIушунвай цIал,

Къванце алмас, гьулдан ава…

Камень вечно глух и нем,

У колокола свой язык истинный и глас.

Колокол – на огне замещенный крик,

В камне покоятся алмаз и сталь.

Без реалистичного изображения существенных сторон действительности, наиболее важных и значимых для народа моментов и речи не может быть о народности произведений. Фейзудин Нагиев один из таких поэтов, который откликается на все важнейшие события современности. По тому, как сборник «Колокол и камень» составлен из лирики разных лет, можно увидеть, как меняются взгляды в оценке социально-политических сторон действительности. По этому можно судить как о его ранней лирике, так и поздней. Поэт ищет героические характеры в глубинах истории древности. Следует отметить схожесть такой лирики с антологическими стихами. Встречаются также и стихи с нотками «революционно-патриотической» лирики, пронизанные духом гордости за свою историю, за своих героических предков: «Гьажи Давудан ван» («Голос Хаджи Давуда»), «Чун лекьер я» («Мы орлы»), «Шарвилидикай мани» («Песнь про Шарвили»), «Лекьерин кьуьл» («Танец орлов»), «Куьре» («Кюра») и мн.др.

Следует отметить, что в патриотической лирике поэт прежде всего напоминает, что за спиной каждого народа богатая культура, интересная история, и что все ценности, в том числе и культурные, вместе с сохранением традиций языка способствуют духовному обогащению народа. Есть в них горечь, разочарование, ибо единый народ оказался не столько по воле судьбы, а сколько в силу неразумной политики времен СССР по разные стороны реки Самур. Это искусственное, а в чем-то даже искусное разделение, даже можно сказать раздробление единого народа. Плоды разделения использовались псевдополитиками и чиновниками в своих личных интересах.

Надо отметить, что высокий жизнеутверждающий пафос не покидает именно патриотическую лирику Фейзудина Нагиева. И в этом есть оптимизм целого народа, не только одного поэта:

Дерт пайдах туш дамахдивди хкаждай,

Я кIашкIум туш чIун акъудиз акъаждай.

Кьегьялдин дерт рикIе жеда, хъвер алаз,-

Мидядиз а хъвер жедайвал къирмаждай

Горе не знамя, чтобы его гордо подняв, носить,

И не жвачка, чтобы, растягивая, его жевать.

Под улыбкой своей горе глубоко (в сердце) запрячет смельчак,

Именно эта улыбка как плеть сразит врага.

Тема Родины для Нагиева – это выражение веры лирического героя в торжество добра и справедливости, в единство своего народа. Именно в патриотической тематике поэт как бы отражает друг в друге древность и современность. Полярные тропы сравнения и сочетания, у поэта удивительно плавно сливаются в единое целое. Именно такой антагонизм ведет к сопоставлению нескольких поколений; и именно через такое сопоставление проходит главная идея патриотической лирики, где герой в своих мыслях и мечтаниях стремится к единству народа. Завещанием звучать строки стиха, где поэт просит, чтобы каждый, придя на его могилу, приносил с собой горсть родной земли из всех ее уголков:

Сурал кьванни зи хайи чил агатрай...

Хотя бы на могиле моей пусть соединится земля моя.

Разумеется, не только критики, но и исследователи литературы основной акцент делают на отображении действительной жизни в литературе. С этой точки зрения поэзия Фейзудина Нагиева по своей тематике наиболее близка жизненным, историческим реалиям.

Надо отметить особый интерес представляет и философская лирика Ф. Нагиева. Начиная с первых книжек («Письмена на ладони», «Морщины на камне»), философская тематика, размышления о жизни становится наиболее характерной чертой лирики Ф.Нагиева. Если раннему периоду творчества была присуща патриотика, то в стихах позднего периода своего творчества поэт больше философ, который задумывается не столько о смысле своей жизни, но и общечеловеческих проблемах. То есть здесь лирический герой свое эго – «Я» совмещает с «Мы». Это в большей степени медитативная лирика, которая, впрочем, тянется не отрываясь от главной нити, главной идеи – сохранение самобытности народа, ибо каждое эго хранит в себе «код» ответственности перед предыдущим поколением. Здесь временная категория (хронотоп) неразрывно связана с душой не какой-нибудь отдельной личности, а охватывает нечто единое в общечеловеческом, планетарном масштабе. Его лирический герой хоть и боится быстротечности времени, но оглядывается назад в прошлое, чтобы жить в настоящем с мудростью предугадывая будущее. Это и есть основная нотка его философской лирики. Таковы, к примеру лирические стихи «Гьакъикъат» («Истина»), где герой старается найти ответ на вопрос, что же такое Истина? Особый хромологический рисунок можно увидеть в стихотворении «Лацу пехилвал» («Белая зависть»). Здесь поэт с помощью антиподов размышляет над естественными человеческими чувствами, как бы предостерегая от всего негативного, с чем мы часто сталкиваемся.

В восьмистрочнике «Гьим зурба я: Тар? Емиш? Цил?...» («Что величественней: Дерево? Плод? Семя?») затрагивается тема взаимосвязанных, взаимообусловливающих категорий. Здесь «троица» – количество переходит в качество, приводя к мысли, что в природе существует некое хрупкое равновесие, совершенство, которое не терпит насилия, которое живет Любовью, Добродетелью и Согласием. Этот триумвират совершенствует самого себя – таков лейтмотив философской лирики Ф. Нагиева. Человек во всем связан с природой: есть холод и жар, а человек способен гневаться и радоваться; в бытие мы появляемся из небытия, а начало и конец – вот их неизвестно что порождает. А дух крепнет тогда, когда тело испытывает страдание; поистине мудр тот, кто может следовать добрым побуждениям своего сердца, души… Помимо этого лирический герой в философской лирике дает понять, что для совершенного человека ничто не чуждо в природе:

«Анжах хуррам кас акьада гъавурда чиг сегьердин,

Билбилрин нагъмадалди вун, тIебиат сад жеда…»

Только искренне радующийся душой свежего утра поймет красоту,

И под пение соловьев с природой сольется…

Говорят, что если корень находится в словах, то основа непременно находится в делах. По жизни Фейзудин Нагиев очень схож со своим лирическим героем, который в вечных поисках истины, правды, а вместе с ними непременно открывает новые краски, более яркие, более чувственные; возможно, и вправду для поэтов Всевышний не определил возраст. Ибо они одновременно молоды, зрелы по своему духу и по-старчески мудры и рассудительны умом. Их слово «обречено» на бессмертие, сольется с вечностью и будет везде и повсюду сопутствовать в таком времени, у которой нет ни пространства, ни каких бы то ни было границ:

Зун сят я. Зун къурмишнава Халикьди,

Зай вахт физва – легьзед тварар – зарбада.

АкьалтIда къум – сят элкъуьрда кьиллихъди.

Гуьзетда мад къум фидалди Зурбада.

Мад сятини зарб легьзейриз жавабда.

Анжах за ваъ, масада Вахт гьисабда.

Я – часы. Создатель меня завёл,

Сквозь меня время – зерна мгновений мчатся.

Как иссякнет песок, часы перевернут наоборот.

Когда закончится песок – опять будет ждать Великий,

И опять часам предстоит быстрым мгновеньям отвечать.

Но не я, а другой теперь время будет считать.

Впрочем, не имеет смысла обыденная жизнь, есть жизнь и судьба поэта, которая обречена существовать в вечности. И здесь «Зун», т.е. «Я» не подчиняется времени…

Источник: блог журналиста Д. Гасановой

Стихи можно почитать ещё здесь и здесь