Куруш. Овчинка выделки не стоит

- Никаких проблем, сейчас все организуем, - радушно откликается глава администрации Докузпаринского района Абдурагим Алискеров, узнав о цели моей командировки. В Усухчае я оказался по пути в горный Куруш и только тут узнал, что мог прямиком доехать до знаменитого аула чабанов, потому что раз в неделю из Махачкалы туда ходит «ПАЗик». Но уже через полчаса, раскачиваясь на сиденье служебной «Нивы», я подъезжал к Текипиркенту, что на пути из Усухчая в Куруш.

 - Вы не смотрите, что здесь дорога плохая, у нас чем выше, тем дорога лучше, - улыбался водитель, наблюдая, как я озираюсь по сторонам. И действительно, улица села удивила ровным бетонированным покрытием, дав возможность прибавить ходу.

- Мать Сулеймана Керимова родом отсюда. Раньше часто приезжала, сейчас уже возраст не позволяет, - объяснил мне попутчик появление дорожного полотна. 

– Керимов вообще много для района сделал.

 

- Оправдала себя затея с созданием этого района, много ли пользы людям от этого? Вы же раньше в состав Ахтынского входили? – осторожно интересуюсь у него, но все-таки вызываю легкую вспышку возмущения.

 

- Мы тогда что видели? Даже дорогу нормальную проложить не хотели. Выше Текипиркента в Куруш конная тропа шла, пока в девяностые годы, после образования района, сами не занялись этим.

 

За аулом вновь карабкаемся вверх по грунтовке. Вдали, за туманом, скрылись вершины Ярыдага и Базардюзи, внизу вьется змейкой Усухчайская долина. Воды здесь много. Родники и речушки, наполняющие Усухчай, ниже впадают в знаменитый Самур. Сегодня же река смотрится обмелевшей, лишь изредка радуя глаз зеленой волной. Хотя нет, это не река. Это террасы с капустой, словно полноводные каналы, извиваются вдоль горных склонов.

 

- В Докузпаре капуста тоже гниет? - шутливо спрашиваю шофера.

 

- Смотря в каком ауле. Кто-то продает по любой цене, лишь бы не сгнила. Кто-то держит в погребах до следующего лета, а потом по ночам в реку сбрасывает, - весело отзывается он, обозначая главную для района проблему. 

 

Отсутствие рынков сбыта выращенной продукции и в этом районе стало главным препятствием на пути развития сельского хозяйства и экономики. Капуста в Докузпаре растет практически без полива, однако и оросительных каналов здесь много. Самый протяженный – Куруш – Мискинджа, одновременно и самый высокогорный канал в России. В Докузпаринском районе вообще много географических объектов с определением «самый». Самая высокая гора в Дагестане, самый высокогорный в Европе населенный пункт, самая южная точка страны…

 

Водой из каналов здесь не только орошают землю. В 1951 году здесь заработала малая (межколхозная) Курушская ГЭС, так что электричество у них, можно сказать, свое. Глядя на это здание на выезде из Текипиркента, не скажешь, что здесь вырабатывается электричество, ведь вода, спускаясь по склону горы в трубе, не видна и практически не слышна. Лишь пройдя в здание и увидев, как крутятся валы генераторов фирмы «Сименс», поражаешься торжеству инженерной мысли. И пусть Курушскую ГЭС не назовешь «самой-самой», но зато она какая-то «своя». Глядя на скромные по размерам винтовые агрегаты, понимаешь, что даже самая страшная авария не обернется здесь техногенной катастрофой, как это произошло в Саяногорске. Уже в этом их прелесть.

 

Осмотрев ГЭС, вновь ползем по склону Шалбуздага. Мощные, ядовитые стебли борщевика, обычно строившиеся вдоль дороги плотной стеной, вдруг оказываются лежащими на земле, а в воздухе стоит знакомый запах свежескошенной травы. Через какое-то время показался и тот, кто при помощи бензокосы методично расправлялся с облепившей дорожные знаки растительностью, а его сынишка, сидя на валуне, наблюдал за работой. Чуть дальше увидели группу дорожных рабочих, обедавших возле грейдера, и мой попутчик глянул на меня глазами, полными гордости за свой район, как бы желая оценить произведенный эффект.

 

– Молодцы, - согласился я, с горечью вспоминая ухабы в родном Кулинском районе. Двадцать пять километров до Куруша одолели практически незаметно и уже через полчаса въехали в сплошной туман, заполнивший улицы древнего аула. Из глубины этой белесой мглы послышались детские голоса. Машина, сделав рывок на очередной пригорок, неожиданно остановилась перед годеканом. Но лавочки пустовали, во дворе школы катала мяч детвора, и только огромный золоченый бюст Нажмудина Самурского, казалось, напряженно всматривался в незваных гостей. Вождь жирондистов эпохи Французской революции Пьер Верньо незадолго до того, как взойти на гильотину, произнес ставшую крылатой фразу: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей. Будьте осторожны, боги жаждут». Основателя и первого главу ДАССР «жаждущие боги» поглотили еще в 1937 году, однако курушские дети и поныне играют под его строгим присмотром. Наверное, не случайно, что вице-премьер Правительства республики Рамазан Джафаров и министр труда и соцразвития Малик Баглиев отсюда. Потомки имеют, видимо, врожденные задатки управленцев.

 

- Школьников у нас человек сто двадцать. Еще лет пять назад раза в полтора больше было, - говорит глава сельской администрации Таги Беширов. – Отток населения есть, потому что рынков сбыта нет. В советское время у нас шерсть по 10 рублей за килограмм скупали, и заготовители едва в очередь не выстраивались. Ту же цену и сегодня дают, но даже за такие гроши она никому не нужна. Сельчане стригут овец прямо на полях и там же эту шерсть бросают за ненадобностью. 

 

- Ну на мясо-то спрос, наверное, есть? – спрашиваю я, осматривая огромные скирды сена, нависающие над домами за оградами из кизяка.

 

- Кому мы нужны? Заготовителей нет, а на рынках уже давно все схвачено. Куда можем, туда и сбываем. Овец на все село пять тысяч да коров около тысячи, а ведь были времена, когда до ста пятидесяти тысяч овец держали. Четыре колхоза было в селе, - отмахивается Таги, и мы неспешно начинаем подниматься к его дому.

 

- А чем же народ зарабатывает? Субсидии на скотину дают? 

 

Я изо всех сил стараюсь не отстать от него на этом крутом подъеме, однако, хоть и с трудом, разговор не прерываю. Вспоминаю о поддержанном Рамазаном Абдулатиповым проекте Торгового дома «Дагестан», который, кажется, начинает реализовываться и наверняка поможет дагестанским производителям в поисках рынков сбыта. Но чем в таком случае занимается республиканский минсельхоз, кроме составления планов и сбора отчетности?

 

- Какие субсидии? Народ как может, так и крутится. Вон в том доме, например, цех по розливу родниковой воды «Шалбуздаг». Здесь разливают, в Дербенте продают. От пол-литровых бутылок до двадцатилитровых емкостей для кулеров, - прерывает мои мысли Таги, показывая рукой в сторону свежего двухэтажного дома.

 

- Так у вас и промышленность своя есть. На весь район, небось, единственный промышленный объект, - шучу я и, засмеявшись, едва не падаю. Удивительно, но, несмотря на высоту 2800 метров над уровнем моря, кислородное голодание ощущается не сильно, только слегка кружится голова от перепада давления.

 

И тут я увидел «небесный телевизор». Стоявший на востоке сплошной стеной туман посередине рассеялся, раскрыв свой невероятный «кинескоп», через который сквозь проносящуюся легкую дымку во всем своем величии предстала отвесная стена Ярыдага. Когда наблюдаешь такое воочию, цифры статистики звучат совершенно иначе.

 

- Эта стена 1300 метров в длину и почти километр в высоту. Лучшее место в России для скалолазов. Жалко, что Базардюзи не открылась, - говорит Таги, наслаждаясь произведенным впечатлением.

 

- Действительно, жалко, - потрясенно шепчу я в ответ, вдруг вспомнив лицо председателя республиканского Комитета по туризму Магомеда Исаева на фотографии с открытия турнира по скалолазанию «Ярыдаг-2014», который состоялся здесь буквально на днях, и неожиданно для самого себя испытал к чиновнику приступ симпатии.

 

- Оказывается, с туризмом у нас не все потеряно, - говорю я, когда красавец Ярыдаг вновь скрылся за кисейной чадрой из облаков.

 

- Надеемся восстановить его, будет как в советские годы. Тогда ведь со всего Союза к нам приезжали, - проведя нас в дом и приглашая умыться с дороги, поддерживает разговор хозяйка. 

 

В раскинувшемся на склоне Шал­буздага ауле, как оказалось, есть и водопровод, и канализация. На фоне восторженных ахов в Интернете по поводу начала строительства канализационной сети в Кумухе этот факт вновь ошеломляет. Расположившись на привычной каждому горцу веранде, перекусываем свежим горским чуреком и простоквашей. На столе появляются даже зелень и редиска, только что сорванные хозяйкой дома в огороде. Быт и кухня горцев подкупают своей простотой. Понимание необходимости возврата к простой деревенской еде, к рациону наших предков постепенно приходит и к нам, горожанам. 

 

- А из города продукты привозите? – спрашиваю.

 

- Бывает… У нас ведь обычай: когда привозят какой-либо товар, первыми прицениться подходят старики. Смотрят, прикидывают и говорят свою цену, дороже которой ты продать уже не сможешь, никто не возьмет. Хочешь – продавай по нормальной цене, не хочешь – уезжай. Таков наш адат.

 

Адаты – вот подлинная ценность, которую далеко не в каждом ауле удалось сохранить. Уважение к слову старших, обязательность взаимовыручки и взаимоответственности, укоренившиеся в сознании людей в таких аулах, преображают и саму жизнь. Примеры тому наиболее заметны в Кубачи и Согратле, где джамаат преображает родные аулы. Уверен, что однажды это понимание придет и к горожанам, которые начнут путешествовать в тот же Куруш не только чтобы подняться на вершину Шалбуздага, но и для того, чтобы просто пожить жизнью горца, вкусить его хлеб, отремонтировать дедовский дом.

 

- У нас в планах – строительство гостевых домиков в этническом стиле. Чтобы гости могли ощутить себя в настоящей сакле горца, - говорит хозяин дома, указывая рукой в сторону Ярыдага.

 

- А где старый аул, наверное, еще выше по склону? Из-за тумана не видно? – предположил я, не увидев за окном ни одного заброшенного или обвалившегося дома.

 

- У нас один аул. Старого не существует. Все дома у нас жилые, люди периодически их перестраивают, иногда строят новые, - удивился на этот раз Таги.

 

Перекусив, собираемся в обратный путь. Послеполуденное солнце словно пробудило всё к жизни. Количество молодежи у школы утроилось, а на годекане появились аксакалы с нардами. Ни старики, ни подростки не обратили на нас никакого внимания, беззаботно предаваясь своим нехитрым развлечениям, – привыкли к частым гостям.

 

Наша машина нырнула вниз по улочкам аула. Со ступенек последнего дома, словно убеленный сединами старик, внимательным взглядом нас проводил трехлетний малыш. Степенно подняв руку, он смотрел, как мы удаляемся…

 

Поредевший туман открыл взору придорожную поляну, на которой вовсю шла стройка. Уже стоял возведенный буквально из ничего дом, а рядом рос хлев для животных. Мужчины размывали водой из шланга и выкапывали землю, женщины лепили саманные кирпичи. Работа спорилась. Артель из четырех семей строила новый хуторок. 

 

Курушский образец «современно-общинного строя» заставляет задуматься. Несмотря на расцвет капитализма и торжество частной собственности, местные горцы по-прежнему селятся в домах по четыре семьи, сообща занимаются хозяйством и по справедливости распределяют доходы. Они по-прежнему понимают, что выгоднее жить и работать сообща, помогая друг другу. В этом, кажется, есть смысл. Наши предки были умными людьми.