Чей танец лезгинка? Три недоразумения

 

 

Дискуссии кавказской молодежи в социальных сетях на тему «Чей танец лезгинка?» похож на детский спор на тему «Чей папа сильней?». Мы – горские народы Кавказа – своего рода «троюродные» братья между собой, потому что у нас общее происхождение, гены, похожие культура и конечно национальные танцы. Однако иногда приходится слышать, что созвучие названия танца «лезгинка» с этнонимом «лезгины» случайное.  Некоторые земляки утверждают, что танец «лезгинка» не имеет отношения к лезгинам, а название это просто понравилось основателям знаменитого ансамбля «Лезгинка», среди которых были представители лезгинской национальности. Другим их аргументом является то обстоятельство, что сами лезгины под влиянием иранской и азербайджанской культуры постепенно стали копировать танцы южных соседей, забыв исконные танцы, поэтому лезгинка не имеет отношения к лезгинам. 

 

О названии и о природе танца следует поговорить подробнее. Название «лезгинка» – русского происхождения, история которого похожа на историю понятия  «черкеска»: у кого русские впервые увидели, так и назвали. И танец, и соответствующая верхняя одежда у каждого из кавказских народов на местных языках называется иначе. Происхождение названия танца «лезгинка» несомненно связано с этнонимом «лезгин». У художника Верещагина есть картина, написанная с натуры в Южном Дагестане, и датированная 1867 годом.  которую он назвал «Лезгинка, национальный танец».

 

 

 

В источниках второй половины 19-го века сохранились упоминания особого танца горцев «лезгинка», поэтому неверно утверждать, что подобное название для характерного танца придумано недавно и никакого отношения к лезгинам как к этносу не имеет. 

 

 

 

Ввиду своего географического положения лезгины издавна соприкасались с культурами Востока, что не могло не отложить отпечаток на их культуру. Лезгины населяют наиболее живописные и плодородные земли на Кавказе, причем исконно проживали в стратегически важном регионе – в долине рек Самур, а также в предгорьях и горных регионах севернее Куры и в районе Дербентского прохода, единственного места на Восточном Кавказе, где могли пройти крупные войсковые соединения с обозом и торговые караваны. Со времен Кавказской Албании (то есть примерно с середины 1-го тысячелетия до нашей эры) - античного лезгиноязычного государства на территории современного Азербайджана и Южного Дагестана, именно предки нынешних лезгин, табасаранцев и агульцев, вероятно в союзе с предками проживающих севернее кайтагцаев и даргинцев, контролировали Дербентский проход, что составляло основу финансового и политического могущества Кавказской Албании, по своей военной мощи превосходившей древнюю Армению и Грузию (Иберию). Название Кавказской Албании и соответствующего населения, дошедшее до нас из древнегреческих источников, албан, несомненно автохтонного происхождения и восходит к местному теониму, имени верховного бога лезгиноязычных народов, Алпан, что означало молния и олицетворяло бога-громовержца. Это имя сохранилось именно в фольклоре восточнолезгинских народов, что подтверждает прямую преемственность древних албан и современных лезгин. Предполагается, что союз албанских народов так собирательно назывался по имени местного верховного божества Алпан, тому есть другие примеры в истории. Кавказская Албания имела свою письменность, несколько крупных религиозных и политических центров, имела огромную по тем временам армию и большое политическое влияние на всем Кавказе, что однозначно отмечается в источниках. 

 

Такое положение не устраивало усилившуюся державу персов – Ахеменидов и последующих династий соседей с юга, любой ценой пытавшихся оттеснить местные народы от контроля за особо доходным местом – пропускным «таможенным» пунктом – Дербентом. Борьба государств и кланов за контроль над этим «хлебным» местом не прекращается до сих пор. Тот, кто владеет Дербентом, владеет всем Восточным Кавказом. Стены древнего Дербента, исконное название которого на местных языках звучало совершенно иначе (Цур, ЧIур, Чулли, Чурул и т.д.), были возведены намного раньше, чем это указано в некоторых источниках, несомненно в доперсидское время и простирались вглубь Табасарана вплоть до Лезгистана. Эта крепость до разгрома Кавказской Албании персами и переноса столицы в Закавказье была одним из основных центров древнего лезгиноязычного государства и контроливала «шелковый путь» из Китая в Европу, что обеспечивало финансовую мощь Кавказской Албании. После подчинения Дербента персами, крепость вместо выселенных местных жителей была заселена лояльными персам племенами, переселенными из глубин Ирана. Такая процедура повторялась всякий раз, как только персы или другие народы вновь овладевали этим стратегически важным пунктом. Нынешние жители верхней «крепостной» части города как раз являются потомками последних переселенцев, вероятно со времен династии Каджаров.

 

Именно с момента утери контроля над Дербентским проходом начинается упадок Кавказской Албании как государства. Персам и другим завоевателям удалось внести раскол в некогда единый союз лезгиноязычных народов, в первую очередь лезгин, табасаранцев, агульцев, рутульцев и цахуров, подкупив элиты этих народов. Именно этим объясняется засилье исконно иранских элементов в национальной культуре указанных народов. Это также объясняет большой пласт иранских заимствований в языках именно лезгинской группы. Целенаправленная политика Ирана в отношении подчинения горцев Кавказа была остановлена лишь самоотверженным сопротивлением местных народов, кульминацией которого стало движение лезгинского предводителя Хаджи-Дауда и разгром полчищ Надиршаха в Центральном Дагестане в середине 18-го века. 

 

Если бы продвижение иранцев на север не было остановлено, сейчас бы мы имели дело не только с проблемой иранизации культуры лезгин - этой участи не избежали бы и остальные дагестанцы, которым удалось лучше сохранить исконные устои местной традиционной культуры, одним из основных элементов которого является национальный танец.

 

Если после этого краткого экскурса в историю вернуться к вопросу о танце «лезгинка», то интересным является наличие в фольклоре ираноязычных народов соответствующего танца под названием «лезги». Частичная утрата своей исконной культуры у лезгин связана именно с указанными выше геополитическими факторами, геноцидом местного населения, миграциями, и ни в коей мере не может подвергать сомнению исконную принадлежность национального танца «лезгинка» именно лезгинам.

 

 

Часто парную лезгинку считают танцем жениха и невесты - это неверно, потому что на Кавказе в большинстве случаев жених и невеста даже не присутствуют на своей свадьбе. Танцевальные церемонии во время свадебных торжеств на Кавказе очень схожие по своему характеру. На таких танцевальных вечерах, которые проходили по руководством особых сельских распорядителей, вооруженных палочкой для наказания провинившихся, мужчины и женщины располагались по противоположным сторонам специально расчищенной площадки. Только здесь парень мог подойти близко к понравившейся ему девушке, пригласив ее на танец. Во время танца выяснялось, имеет ли для парня смысл посылать в дом девушки сватов. Поэтому в каком-то смысле парную лезгинку можно считать танцем-приглашением, танцем будущих жениха и невесты. 

 

Танцы были своего рода смотринами, где молодежь могла «себя показать и на других посмотреть». Танцевали в строгой очередности в зависимости от предварительной договоренности с распорядителем. Потасовки, иногда доходившие до кровопролития, были чаще всего следствием того, что кто-либо пытался выйти на танец без очереди. Причем девушка не имела право отказать приглашающему. Если девушка отказывалась выйти на танец после приглашения, то распорядитель прогонял ее с танцевального мероприятия. В этом случае на танец выходила родственница приглашавшего, потому что танцы были исконно строго парными, за исключением особых церемоний в начале и в конце танцевального меропроятия, когда присутствующие танцевали сообща, образовав круг, что по всей видимости является рефлексом древних церемоний, связанных с почитанием солнечного цикла у аграрных цивилизаций. Выходить на танец даже с незнакомыми парнями для девушек не считалось зазорным: такие танцевальные вечера были единственным местом, где парни и девушки, не состоящие друг с другом в близком родстве, имели право приблизиться друг к другу, однако брать друг друга за руки или даже прикасаться к представителям противоположного пола строжайше запрещалось и могло даже привести к кровопролитию. Ведущим в танце всегда был мужчина, женщина была ведомой, она ориентировалась на положение и движения рук своего партнера. Сам танец был своего рода бессловесным диалогом между партнерами: например, раскрытые и обращенные к женщине ладони раскинутых в стороны рук партнера означали «приглашение», и наоборот сжатые в кулак руки означали «беги, я догоняю». Если партнер останавливался, танцуя на месте, то партнерша тоже останавливалась и начинала в такт кружиться. Девушка всегда танцевала, опустив взгляд, показывала этим свою непорочность и скромность. Парень, наоборот, имел право «зажигать», перегораживал партнерше искуственно путь, джигитовал, однако не прикасался к партнерше.

 

Танцевальные вечера обычно «открывались» танцем особо почитаемой пожилой пары, за ними в круг выходили другие старшие представители общины, причем все присутствующие вставали и всячески поддерживали и воодушевляли танцующих, для которых у многих народов была особая музыкальная композиция, называвшаяся в переводе: «танец стариков» и отличалась более медленным темпом. Затем темп ускорялся и в круг выходила молодежь, причем танцы могли продолжаться часами без перерыва и всегда в стремительном темпе. Выдерживать такой темп было под силу лишь атлетически подготовленной молодежи, причем сам танец был своего рода состязанием на удаль и выносливость, что ковало характер и тренировало тело. Гвоздем «программы» нередко было состязание в танцах между парнем и девушкой, которая танцевала «мужской танец». Музыкальное сопровождение в центральной и западной части Кавказа было чаще струнным (двух- или трехструнный инструмент типа русской балалайки, который с конца 19-го века дополнила заимствованная из Европы гармонь), а в восточной – духовым (зурна, дудук, кфил и т.д.). У абхазов и адыгских народов струнным инструментам аккомпанировали с помощью особых трещоток или просто стучали палками по приготовленной доске, у дагестанцев издревле были популярны барабаны, на которых ритм выстукивали с помощью особых загнутых палочек. Ритм был повсеместно 6/8 с особой фигурацией и разбивкой, который условно называют «лезгинка», тогда как в Закавказье (за исключением грузин-горцев) был распространен совершенно отличный от этого стиль «шалахо».

 

Часто приходится слышать, что «лезгинка» - это боевой танец мужчин, однако исконно это всегда был парный танец. Действительно, во время танцевальных вечеров в древности в определенный момент танцор мог выхватить кинжал, сделать с ним несколько движений и вонзить его в пол. Вокруг этого кинжала танец продолжался в ускоренном темпе, начиналось своего рода соревнование в танце между парнем и девушкой. Нередко мужчины устраивали подобные состязания в своем узком кругу. Лезгинку нередко также танцевали перед боем, чтобы воодушевиться.

 

Однако природа этого древнейшего танца связана с тотемическими представлениями кавказских горцев. Этимология этнонима «лезги» и названия танца «лезгинка» связана с наименованием орла в лезгинских языках: «лекь» (ср. таб. люкь «орел», рут. лыкь «ястреб»), которое трансформировалось в «лекьзи», то есть «орлиный народ» и дальше в «лезги», что сохранилось с древнейших времен до сих пор как самоназвание исключительно у лезгин. Соответственно название танца «лезгинка» можно интерпретировать как «орлиный танец». Показательно то обстоятельство, что орлы и другие птицы в представлении лезгин и некоторых других горских народов Кавказа являются воплощением души отошедших в мир иной родственников. Птицы выступают непременным элементом самых различных религиозно-мифологических систем с древнейших времен. Первые изображения птиц сакрального характера относятся еще к верхнему палеолиту. Представления о том, что птицы являются душами умерших или переносят души в потусторонний мир распространены в мифологиях многих народов мира. 

 

Древние тотемические и религиозные представления, связанные с образом орла, бытовали у многих народов в древности, в том числе на Кавказе. 

 

Танец «лезгинка», получивший свое название по аналогии с этнонимом одного из крупнейших автохтонных народов Кавказа – лезгин, почти в неизменном виде распространен среди всех без исключения кавказских народов, является ничем иным, как отголоском древних верований и ритуалов, одним из основных элементов которых являлся образ орла. Этот образ и сегодня, как и многие тысячелетия назад, совершенно точно воспроизводится танцором, особенно в тот момент, когда он, поднявшись на носки и горделиво раскинув руки-крылья, плавно описывает круги, словно собираясь взлететь. Танец мужчин, часто сопровождающийся акробатическими трюками, отличается особой атлетической хореографией, тогда как танец женщин, в движениях которых угадывается полет голубя, характеризуется особой грацией. Рисунок танца повторяет сцены охоты орла или сокола на голубя: мужчина, олицетворяющий орла, описывает вокруг своей «жертвы» круги, пытаясь ее догнать, а девушка-голубь всякий раз ускользает. Орел, сокол, горлица и голубь на Кавказе птицы священные, табуизированные, на них, например, нельзя охотиться. Взаимосвязь местных кавказских этнонимов со словом, означающим «орел», наблюдается и у других народов: черкесов, цезов, цумадинцев и т.д. 

 

 

 

Более подробную информацию о происхождении танца «лезгинка» и этнонима «лезгин» можно получить из материалов моей статьи «Роль тотемизма в происхождении некоторых кавказских этнонимов», которая еще сохранилась в интернете и была впервые опубликована в некоторых северокавказских газетах и на сервере Института этнологии и антропологии РАН в начале 2000-х годов. 

 

Моя идея о тотемической природе происхождения особого танца горцев Кавказа и его названия из лезгинского наименования орла настолько понравилась представителям некоторых соседних народов, что они пытаются найти соответствующие «этнические корни» в истории своих народов или переименовать танец на свой лад. Например, с недавних пор в интернете распространяется информация об «исконном армянском танце» под названием «Арцвапар», что в переводе означает «орлиный танец», однако нет информации о том, с каких пор армянский танец «лернаин пар», то есть «горский танец», был переименован в «арцвапар». Соответствующие заявления армянских специалистов, критикующих на ютубе подобные нововведения, а также неуклюжие попытки даже профессиональных армянских коллективов «изобразить» этот танец не оставляют сомнений в том, что подобная хореография, стиль и сама мелодия глубоко чужды и неестественны для армян и танец к исконной культуре армян отношения не имеет. Для армян и некоторых других восточных народов характерны особые коллективные танцы, когда группы танцоров исполняют особую «хороводную» хореографию, взявшись за руки, под особый ритм в стиле, коренным образом отличаюшимся от характерных индивидуальных парных танцев народов Кавказа в стиле «лезгинка».

 

Даже само слово арцив «орел», положенное в основу названия соответствующего «нового» танца, на армянском языке не имеет корней в самом языке и заимствовано из северокавказского субстрата (ср. чеченское эрзу, бацбийское арцив, лакское барзу «орел», чамалинское эрцим «беркут», даргинское арчIим «орел»). По версии известного лингвиста Дьяконова, эта армянская лексема заимствована из урартского слова, обозначавшего понятие «орел». Это означает, что даже если танец «арцвапар» не является выдумкой патриотически настроенных представителей армянской интеллигенции, то теоретически возможно происхождение этого танца у армян из древнего кавказоязычного Урарту, предшественника индоевропейской Армении. 

 

Другим примером «приватизации» образцов искусства соседних народов, является история у грузин с танцем «Лекури», в переводе с грузинского «лезгинский, дагестанский», который в сталинское время был из политических соображений переименован в «Картули», то есть «грузинский». Доказательством этому являются цитаты из воспоминаний известного хореографа, заслуженного артиста Грузинской ССР, одного из первых постановщиков и исполнителей осетинских танцев на профессиональной сцене Владимира Михайловича Хетагурова (1902 – 1973): 

 

Считаю моим моральным долгом остановиться на И. Сухишвили. У меня как у хореографа есть свои существенные замечания к творчеству Сухишвили и его ансамблю, на которых я считаю нужным остановиться. Начнем с "Лекури”. Название танца "Лекури” существовало примерно до 1944—45 годов, а после этот же танец переменил свою вывеску стараниями Джавришвили и Сухишвили в "Картули”. Изменилась вывеска, а исполнение осталось таким же. Я утверждаю, что "Лекури” он же "Картули” грузинским национальным танцем никогда не был. Слово "Лекури” в переводе с грузинского на русский значит "Лезгинский”...

 

Другим доказательством того, что известный сегодня под названием «Картули» танец исконно назывался «Лекури», является соответствующий эпизод «танец лекури» в опере «Даиси» (1923 год) классика грузинской музыки Захария Палиашвили (1871 -1933), музыка которого написана на мотивы народной мелодии, известной нам из сценического танца «Картули». 

 

Надо отдать должное нашим грузинским братьям, сохранившим исконно лезгинский, дагестанский парный танец, который сами лезгины постепенно забыли. Знаменитый на весь мир Государственный ансамбль танца Грузии, который называют по имени его основателя, выдающегося хореографа И. Сухишвили, является хранителем музыкальных и танцевальных традиций горских народов Кавказа, не имеющих своей государственности. Однако следует оговориться, что сценическое искусство все-таки подвержено влиянию политических и коммерческих факторов, развивается по своим правилам и не может всегда в точности воспроизводить исконный фольклор. Например, попытку воссоздания современными грузинскими хореографами из упомянутого ансамбля имени Сухишвили танца «Лекури» иначе как пародией не назовешь – он по своей хореографии, костюмам и музыкальному оформлению больше похож на пляски донских казаков, чем на танец горцев Дагестана. 

 

Очень странными являются и постановки соответствующего «Лезгинского танца» в ряде известных ансамблей из Махачкалы: хореография, костюмы и музыкальное сопровождение этих постановок полностью скопированы с танцев соседей лезгин – азербайджанцев и не имеют ни малейшего отношения к исконному танцевальному искусству одного из древнейших и крупнейших автохтонных народов Кавказа, культуре которого подобные групповые «хороводные» танцы совершенно чужды. Такое отношение руководителей ансамблей танцев Дагестана к культурному наследию лезгин, по имени которых назван самый знаменитый ансамбль Дагестана «Лезгинка» и у истоков которого стояли выдающиеся деятели культуры лезгинской национальности, свидетельствуют как минимум о халатности или профессиональной непригодности указанных хореографов. 

Чтобы восстановить исконный рисунок и хореографию танца «лезгинка» нужно исходить из классического танца «Картули», который исконно назывался «Лекури», и в точности воспроизводит символику полета орла и голубя. 

 

 

Утверждения некоторых авторов о том, что этноним «лезги» закрепился именно за лезгинами лишь в недавнем прошлом, абсурдны, потому что идентичность имени лек/лекзи/лезги с древнейших времен и самоназвания современных лезгин совершенно бесспорно подтверждается документально. Так в сочинении, датируемом 1404 годом, в одном ряду с аварами (предками современных аварцев) и казикумухами (лакцами) упоминаются леки (Иоанн де Галонифонтибус. Сведения о народах Кавказа. 1404 г. Баку. 1980, с. 15). Особое упоминание лакзанского (т.е. лезгинского) языка еще в начале ХII в. арабским путешественником Абу Хамидом ал-Гарнати среди языков, распространенных в городе Дербент, является еще одним неопровержимым доказательством того, что этноним лек/лекзи/лезги первоначально распространялся исключительно на предков современных лезгин, так как уже в те давние времена даже близкие лезгинам табасаранцы упоминались отдельно. Раннесредневековое царство Лакз, которое упоминается в арабских источниках, локализуется именно в пределах современной территории проживания лезгиноязычных народов. Хотя в не столь далеком прошлом термином леки (лезги) называли почти все горские дагестанские народы, очевидно, что исходной стороной такого рода обобщения являлась древняя Персия (Иран), войска которой при экспансии в Дагестан в первую очередь сталкивались с дружинами лезгин (лезгиноязычных народов). Обозначение дагестанских народов под собирательным названием «лезгиляр» сохранилось, например, до сих пор среди азербайджанцев. Очень важным обстоятельством является однако то, что кроме самих лезгин, никто на Кавказе себя так не называет и не называл раньше, хотя у соседних народов наряду с обшепринятым «лезги» бытовали различные наименования лезгин: ахты-курал, кураличу, ярккашуй, йирг и т.д. Здесь бросается в глаза, что в приведенных наименованиях, бытовавших среди соседей лезгин (в данном случае аварцев, лакцев, агульцев и рутульцев) отражаются названия этнических групп, входивших в состав лезгин – кюринцев и яркинцев, которые расположены географически ближе к указанным соседям. Однако лезгины - жители северных регионов нынешнего Азербайджана были бы немало удивлены, если бы их назвали ахтынцами или кюринцами. Искуственное обозначение всех лезгин именем «кюринцы», то есть жители лезгинской области Кюра, как пытаются представить некоторые ангажированные авторы, никогда не являлось самоназванием всех лезгин. Действительно, житель Ахтов называл себя «ахцахви», области Кюра – «кюреви» и т.д. Однако это была внутриэтническая терминология, характерная для отношений лезгин между собой. Такой «местечковый» индивидуализм характерен для всех без исключения горских народов Кавказа, именно это по всей видимости было одним из исторических препятствий для создания или сохранения своей государственности. Например, внутри одного села жителей различали по  патронимиям, или тухумам, а в пределах одного политического союза сельзких общин друг друга называли уже по имени села. В Махачкале кюринец или ахтынец уже «лезгин», при выезде в Москву они уже «дагестанцы», за границей - «россияне». 

 

Термин «кюринцы» был придуман известным российским исследователем конца 19-го века Усларом именно потому, что термином «лезгины» русские и другие некавказские народы, мало знакомые с этнической обстановкой на Кавказе, называли всех горцев-дагестанцев без разбора. Для полной ясности в этом вопросе достаточно привести цитату самого Услара: «...существует общее название, которым называют себя все кюринцы, откуда бы они ни были родом. Это название есть столь знакомое нам: лезги (ед.), лезгияр (мн.). Заметим притом, что это название кюринцы присваивают себе в исключительную собственность, лезги чIал есть кюринский язык. Лезгинами не называют они ни хайдаков, ни табасаранцев, ни лаков, ни какой-либо другой из горских народов». Эта цитата не оставляет ни малейшего сомнения в том, что этноним «лезги» исконно относился именно к предкам нынешних лезгин и подтверждает происхождение названия танца от наименования одного из крупнейших автохтонных народов на Кавказе – лезгин.