Энвер Кисриев: В Дагестане правят не национальности, а этнопартии

Предложения молодежи по изменению ситуации свидетельствуют, что коллеги понимают общественно-политическую систему как механический агрегат, в котором надо целенаправленно заменить некоторые параметры, и все пойдет на лад. Однако общество правильней будет сравнить с живым организмом, в котором нельзя взять и что-то из него извлечь, или одно заменить другим, или разделить на несколько частей, или соединить, или переставить местами. Нельзя представлять сложившуюся ситуацию как простой результат чьих-то волевых решений.

То, что мы наблюдаем сейчас - это определенный итог новейшего исторического процесса в Дагестане. И подходить к нему как к продукту чьих-то индивидуальных творческих усилий - серьезная ошибка. Поэтому и исправить положение дел просто так не удастся. Конечно, ситуация складывалась усилиями (ума, воли, действий) конкретных людей, но то, что получалось в итоге, носит объективный характер. Да, кто-то может сказать, что это именно его решение привело к тому или иному результату. Но он вам не расскажет, сколько его решений так и не осуществились и не будут никогда осуществлены. Важно это понимать, когда хочешь осмыслить сложившуюся ситуацию, и тем более, если ставишь задачу ее изменить. Это в двигателе плохо работающего трактора можно разобраться, заменить какие-то детали, что-то там смазать, залить бензин и поехать. С социальными институтами так не получится. Конечно, можно переименовать милицию в полицию, заменить одного начальника на другого, но от этого, скажем, правоохранительный институт не станет работать по-новому.

Сегодняшняя ситуация в Дагестане стала складываться с момента, когда прежняя власть развалилась. Власть разлетелась, как ртуть из разбитого термометра разбегается маленькими шариками по поверхности. А потом она стала собираться вновь. И это был жесткий и силовой процесс. Много чего произошло за эти годы в нашей республике. Некоторые оказались со щитом, многие - на щите. Этому процессу всего немногим больше 20 лет. Он был стихийным, и его результат - сложившаяся и объективно заявляющая о себе нынешняя структура политических сил. Нравится нам это или нет.

Все эти годы у нас много говорили о "национальностях", но подлинные субъекты, участвовавшие в этой борьбе за ресурсы, и тем самым за власть, были иными. Конечно, большинство сплоченных группировок были в основном мононациональными, и потому кажется, что борьба носила характер конкуренции различных национальностей. Но это не так. Субъектами противостояния были тогда и остаются сейчас довольно компактные и тесно сплоченные группировки. Безусловно, родство играет важную роль в их сплочении, потому их часто и называют кланами. Но в Дагестане эти группировки были несколько иными. Джамаатская идентичность, как правило, играла решающую роль. Надо понимать, что, хотя этнопартии и были, как правило, мононациональными, цели их не имели отношения к решению "национальных задач". Наверно, не надо разъяснять, какие цели они ставили, но в качестве средств для достижения этих целей - родство и общая этничность являются определяющим ресурсом преданности и сплоченности. Поэтому я и обозначил эти группировки "этнопартиями"; они схожи с европейскими городскими партиями раннебуржуазного периода развития, но в основе их сплоченности не идеологические, а традиционалистские ценности.

Не национальности, а этнопартии в Дагестане боролись друг с другом за должности и ресурсы, за власть. Успех или неуспех их в этом непростом деле зависел от многих факторов, в том числе и случайных. Но общая численность (величина) национальности - далеко не определяющий фактор. Хотя существенным в этой борьбе были, конечно, и сложившийся расклад высших должностных лиц накануне краха режима, и крепость родственной и джамаатской сплоченности. Личные качества лидеров, величина джамаатов, их близость к столице, куда надо было спешить на подмогу своим в случае необходимости - вот что играло важнейшую роль. Все это в их сложном сочетании и с обязательной поправкой на простое везение определяло успех или неуспех той или иной группировки. Да и они сами никогда не оставались теми же самыми - они разваливались и перегруппировывались, разделялись и сливались.

Действительно, небольшой промежуток времени с 1948 года до краха СССР в 1991 году в Дагестане во главе, чередуясь, стояли представители двух национальностей - аварцы и даргинцы. Но до этого периода правили и еврей, и русские, и лезгин, и азербайджанец. А в целом, тогда никто из них собственно и не правил, они были винтиками; вторым секретарем всегда был русский, и это была ключевая фигура власти наряду с должностью руководителя КГБ, также русского.

Действительно, в новейший период истории у нас также наблюдается чередование даргинцев с аварцем на высшем посту. Но эти факты не определяют суть происходящего. Это лежит на поверхности и, скорее, скрывает суть. Даргинские и аварские этнопартии доминируют на политическом поле республики. Подчеркиваю, не даргинская и аварская национальность "правят" в Дагестане, а целый ряд этнопартий, главным образом даргинских и аварских, занимают доминирующее положение. Причем их борьба между собой не носит характер противостояния между народами. Многие, скажем, даргинские этнопартии противостоят, между прочим, и друг другу, и находят себе союзников в некоторых аварских группах влияния или какой-нибудь другой национальности. То же самое относится и к аварским этнопартиям, и сплоченным политическим группировкам других национальностей. Часто противоречия этнопартий одной и той же национальности приводит к тесным союзам с этнопартиями другой национальности. Да и вообще, этнопартии других - помимо аварских и даргинских национальностей - также серьезно участвуют в дележе власти в Дагестане. Это, может быть, не так заметно, но не всегда то, что мы видим на поверхности, определяет содержание. И, наконец, сами эти этнопартии не столь уж и мононациональные. Их "этническая принадлежность", как правило, определяется национальностью лидера, но в них очень часто действуют, и очень активно, представители других национальностей. Так что картина не так проста.

К счастью, этнополитическая структура Дагестана такова, что ни одна из указанных группировок не может рассчитывать здесь на полное господство. Поэтому взаимные уступки, компромиссы, политический торг и прочие характеристики "руки рынка" присутствуют у нас. Оттого подлинный механизм власти в Дагестане скрыт за ширмой формальных институтов разделения властей и установленных органов исполнительной власти. Реальная конструкция власти в Дагестане определяется латентными (скрытыми) институтами, сложной системой множества силовых центров - этнопартий, взаимодействующих путем взаимных сдержек и противовесов.

Именно это обеспечило Дагестану, во-первых, внутреннюю устойчивость. Многонациональный Дагестан в условиях полного хаоса не выстроил каждый себе национальную квартиру. Во-вторых, дагестанская политическая элита в полном составе и всегда проявляла только лояльность и миролюбие ко всем внешним центрам силы. Почему? Потому что ожесточенная внутриполитическая борьба предполагает бережное отношение ко всем возможным союзникам извне. Именно этим обусловлено и то, что в Дагестане сложились подлинные институты гражданского общества, способные реально противостоять власти и влиять на нее. Именно в Дагестане, как нигде, есть то, что на Западе называется "свободной печатью", "институтами гражданского общества". Ничего такого вы не встретите сейчас ни на Северном Кавказе, ни где-нибудь в центральных или дальневосточных регионах России.

Мы скоро увидим новый всплеск конфронтации между этнопартиями, сливы компроматов, разоблачительных публикаций и прочих атрибутов буржуазной свободы слова, печати и пр. В этом отношении Дагестан в большей мере напоминает буржуазное общество на ранней, бурной стадии своего становления, чем большинство регионов России. Мы далеко не феодальное общество, если оно вообще когда-либо в истории существовало в Дагестане.

Между прочим, в Дагестане нынешние национальности - это сравнительно недавняя конструкция, которая вводилась целенаправленно коммунистическим режимом в рамках принятой ими концепции "решения национального вопроса". Для его "решения" нужны "национальности", а в Дагестане их не было. Дагестанцы с глубокого средневековья жили в городах-государствах (джамаатах), которые, как правило, объединялись в союзы и суперсоюзы. Эти союзы носили правовой, договорный характер, а джамаат (городская община, республика) всегда оставался атомарным, более неделимым политическим сувереном. Именно джамаатская и, разумеется, религиозная идентичность, а не этническая (национальная), были главными при формировании личной определенности традиционного горца. Националистический дискурс - это приобретение недавнего прошлого. Еще наши бабушки плохо понимали, что это такое - национальность!

Таким образом, проблематика "национального вопроса", наш излюбленный "этнографический дискурс", который мы всегда пускаем в ход, когда беремся рассматривать политическую реальность в Дагестане, оказывается легкой вуалью, скрывающей подлинную ситуацию. Мы действительно видим, что часто важные управленческие решения носят "националистический" характер. Но это происходит не потому, что те, кто принимает такие решения "заботится о своей национальности", "служит интересам своей национальности" и т.д. В действительности эти решения продиктованы интересами своей этнопартии. Конечно, этнопартии, как я уже сказал, в своей основе, как правило, моноэтничны. Но все это очень далеко от интересов народа как такового. Можно, например, сказать, что в Дагестане много довольно сильных "аварских" этнопартий. Но аварскому народу от этого не легче, и сказать, что аварцы в материальном отношении живут лучше, чем другие народы - просто неправда. И если многим из нас кажется, что некоторые "национальности" у нас в республике живут в среднем зажиточней других, то окажется, что они далеко не самые многочисленные.

Исходя из сказанного, легко сделать неверный вывод, что национальностями в Дагестане можно пренебречь, что они - "пережиток прошлого", что надо ориентироваться на образцы такого общества, в котором этническая принадлежность человека не имеет никакого значения. Действительно, дагестанские национальности, как я уже показал, не определяют материальные и политические интенции этнопартий, их лидеров. Однако наши национальности четко присутствуют в общественно-политическом дискурсе современного дагестанского общества. Не случайно молодые участники "круглого стола" придают такое большое значение национальности, выступают против "избранности двух народов", настаивают на том, чтобы все национальности реально участвовали во власти. Дискурс - это не просто вербализация реальности, он также является разновидностью власти, диктующей обществу понимание реальности. Дискурс также объективен, и его нельзя просто взять и отменить. Поэтому опыт 90-х годов, когда в нашей политической системе законодательно закреплялись особые права этнических сегментов дагестанского общества, был правильным. Государственный Совет, состоящий из 14 человек, по одному от каждой национальности, соответствовал нашим представлениям о справедливости в управлении обществом. Также и т.н. "национальные избирательные округа". Конечно, подлинное правление реализуется не в рамках этих политических институтов, но рамки эти сами по себе также объективно были значимы для нашего общества. Надо уметь различать подлинное содержание политического процесса и его оформление в соответствии с принятой данным обществом картиной мира.

Поэтому утверждать, что в Дагестане правят две национальности - заблуждение. А требовать, чтобы и другие национальности тоже участвовали во власти - полный абсурд. Всегда правят и владеют не народы (национальности), а структуры, о которых мы уже говорили выше, очень немногочисленные, очень богатые и сплоченные. Эти структуры нельзя так просто отменить или заменить, или дополнить другими. Каждый руководитель Дагестана с начала 90-х годов, когда начался этот процесс, не мог не выстраивать отношения с динамично растущей и изменяющейся системой этнопартий.

Заслуга Магомедали Магомедова состояла именно в том, что его правление не было авторитарным, как считают многие эксперты. Он чутко маневрировал в сложной системе силовых полей и каждый раз принимал такие решения, за которые, в конечно счете, было большинство тех, с чьим мнением нельзя было не считаться. Именно это и позволило пройти нашей республике 90-е годы без внутреннего раскола и без сколько-нибудь значимых сепаратистских (против России) движений. Именно это позволило предотвратить и возможную катастрофу 1999 года.

Следующий руководитель - Муху Алиев, первый президент Дагестана, хотя он и не был ни лидером, ни функционером какой-либо этнопартии, не мог не считаться с их веским присутствием на политической сцене. Его политика строилась на принципе равной удаленности от них, что давало ему определенную свободу маневра и позволяло постепенно укреплять порядок и дисциплину. Однако Центр в последние два года его правления (при Дмитрии Медведеве), по сути, отказал ему в поддержке. Это привело к усилению позиций этнопартий, увеличению амплитуды колебаний политических весов, разбалансировке общей конструкции силовых отношений.

Магомедсалам Магомедов следовал, в целом, политике своего отца, но в новых условиях существенного усиления влияния Центра на внутренние процессы. Ему также удавалось находить наиболее приемлемые усредненные решения среди конкурирующих между собой этнопартий. Многим не нравится такой способ правления, но ведь политика - это искусство возможного. Действовать иначе означает вообще лишиться возможности управлять процессом. Морализирования, быть может, впечатляют и облегчают душу, но в реальной политике это гибельно.

Рамазан Абдулатипов не хочет, чтобы "кланы" имели политическое влияние в республике. Он намерен лишить их возможности влиять на политические решения. Он говорит им: "Занимайтесь экономикой, поднимайте ее, вкладывайте и зарабатывайте деньги, но в политику я вас не пущу, политикой в Дагестане будет заниматься один человек и этот человек - я". Однако буржуазный строй и буржуазное государство потому так и называются, что правят в нем экономические (материальные) интересы. Деньги - сверхтекучая материя, их не удержишь на месте, они уйдут туда, где им привольно, где служат им, а не наоборот.

Кроме того, отменить сложившуюся в ходе более чем двух десятков лет структуру политических сил в республике просто не удастся. Президенту придется либо держаться вне этой структуры в качестве самостоятельной силы, укрепляющей ее равновесное состояние, либо строить собственную правящую этнопартию. В любом случае подлинная природа политического устройства Дагестана скоро станет видна очень отчетливо, и мы также увидим, какую функцию будет выполнять в этом процессе наши национальности.