Параллели литературы и жизни часто соприкасаются

Подряд в двух номерах еженедельника «Литературная Россия» за 10 и 11 марта 2011 года без согласования со мной вышло мое интервью с поэтом Азизом Алемом в сильно увеличенном объеме и с представлением его как «Патриарха лезгинской поэзии». Можно было бы и не обращать внимания на эти раздутые поздние дополнения в окончательный вариант. Но, так как интервью вызвало многочисленные вопросы и пересуды среди читателей, в том числе и касательно статуса «Патриарха» лезгинской поэзии, я вынужден прибегнуть к дополнительному освещению данного материала. Нужно сказать, что: 

1) свое интервью в упомянутое издание я не представлял; 

2) опубликованный в еженедельнике вариант выходит за рамки моей беседы с поэтом, то есть, изменен; 

3) в интервью оказались вопросы, не заданные мной и не касающиеся первоначально означенной темы; 

4) вместо ответа на конкретный вопрос о проблемах лезгинской поэзии, интервьюируемый взялся информировать читателя об общеизвестных истинах из мировой литературы. 

По требованиям журналистской этики и культуры диалога, речь интервьюируемого обязана быть правдивой и соответствующей теме разговора. Она должна быть понятной, недвусмысленной и неоскорбительной для читателей и упоминаемых в интервью людей; она никоим образом не должна выходить за рамки задаваемых интервьюером вопросов и содержать минимум необходимой информации. 

Азиз Шихбинетович Фатуллаев известен под псевдонимом Азиз Алем (Вселенная). Как поэт, он имеет свой особый почерк, свой стиль. Его поэзия отличается смелым новаторством формы стиха (хотя часто в ущерб содержанию). Поэтом придумано и введено из мировой поэзии в лезгинскую (да и в дагестанскую) поэзию множество поэтических форм: двойные, тройные и прочие триолеты, неосонет, сонет-памфлет, тумгас (сонет с «хвостом») и много-много форм со странными и не свойственными лезгинской лексике названиями (раджум налсур, ябур, санах, ярна, рабе, табаб и др.) При всей революционности такой деятельности следует сказать, что многие неологизмы поэта больше соответствуют персидской лексике, нежели лезгинской; в большинстве своем они не отвечают лезгинскому словообразовательному принципу и вряд ли приживутся в лезгинской просодии. Причем, многие поэтические формы или имеют свои лезгинские соответствия, или вполне могли быть именованы новыми лезгинскими названиями. 

Не все равноценно, что выходило из-под пера поэта. Зачастую в его стихах преобладает назидательность и самовыпячивание; нередко страдает культура стиха (особенно в фельетонах). Поэзии Азиза Фатуллаева свойственно некая эклектика словообразов, скрещивание несовместимого, что имеет как свои плюсы, так и минусы. Поэт увлекается поэтическим конструктивизмом, думая лишь о форме стиха, часто даже в ущерб содержанию. Ведь поэзия не пишется усидчивостью, сидя за столом, как старался выдавить из себя роман герой одного из рассказов В.Шукшина. Такое «насилие» больше подходит для прозы, хотя и тут нужно долго вынашивать в голове искомый сюжет. 

Что касается теоретической подготовки Азиза Фатуллаева, надо сказать, что он одаренный и эрудированный литератор с хорошим литературным чутьем и художественным вкусом. Его потенциал мог быть востребован в литературной критике, где лезгинская, да и дагестанская литература ощущает большой дефицит. Но, к большому сожалению, мы не видим творческой реализации его теоретической подготовки ни в поэзии, ни в критике, ни в других жанрах. По признанию самого поэта, всё, что он еще не написал (рассказы, романы, эссе, поэмы, стихи и т.п.), он носит в голове, чем снискал себе еще одну характеристику: «Азиз с романами в голове».

Я не ставлю цели, дать оценку творчеству Азиза Фатуллаева – Алема. Меня волнует нравственно-этический, поведенческий аспект. Хочется разобраться и  понять: почему люди, призванные сеять доброе, справедливое, вечное, люди, ратующие за честность и справедливость, нередко сами игнорируют эти понятия. Ведь любой творческий продукт заряжен духом своего творца. 

Интервью, о котором идет речь, первоначально было опубликовано в газете «Настоящее время» (№ 28 (94), 24.07.2009, с.18), а затем с некоторыми, несогласованными с интервьюером дополнениями – и в 8, 9, 10 номерах газеты «Лезгинские известия» за 2009 год. Все бы ничего – интервью, как интервью, если не считать одно маленькое недоразумение. В нем появилось много пространной информации, выходящей за рамки первоначального диалога (в частности, высказывание о Расуле Гамзатове). 

Публикация в «Литературной России» стало для меня полной неожиданностью, так как туда интервью я не отправлял. Как-то Азиз Шихбинетович (Алем) позвонил мне и предупредил, чтобы я подтвердил свое авторство опубликованной в литроссии версии, если кто спросит. Такое заявление человека, любящего говорить о чести и честности, неприятно удивило и насторожило меня. 

– А что там такого? – спросил я. 

– Да ничего, –  успокоил он. – То же самое интервью, но есть небольшие добавки. 

– А до публикации нельзя было это со мной согласовать? – недовольно спросил я.

После прочтения интервью в душе долго оставался неприятный осадок, будто я столкнулся с чем-то не очень чистым… Так бывает, когда человек, только что высморкавшийся в руку, протягивает тебе ее для приветствия; и тебя тянет побыстрее помыть руки и освободиться от этой липкости. Скажу честно: если бы наша беседа касалась проблем всей дагестанской литературы, вопрос к поэту о его отношении к творчеству другого поэта, в частности Расула Гамзатова, был бы вполне уместным; в конце концов, ничего неестественного и такого страшного, что увидели в этом вопросе оппоненты злосчастного интервью, нет. 

Идея упоминаемого интервью заключалась в создании полной картины сегодняшнего состояния лезгинской поэзии в описании представителей нескольких поколений. Поэтому перед интервьюируемым были поставлены четкие вопросы: 1) дать краткую характеристику поэзии своего поколения и 2) выразить свой взгляд на современное состояние лезгинской поэзии. 

Но рассказчика занесло: он начал с характеристики всей планетарной литературы чуть ли не от Адама и до наших дней! То, что «Ф.Нагиев… пытается повернуть беседу в русло поэзии, конкретно к творчеству Азиза Алема», замечает в своем отклике на интервью и Камал Абуков (Откровения непризнанного «патриарха». Газета «Дагестанская правда». 07.09.2011).

По окончании беседы интервью было проведено мной в соответствие с запланированными изначально вопросами. Первая часть его с моей подачи была напечатана в газете «Настоящее время». Вторую же часть с несогласованными со мной добавлениями подряд в трех номерах опубликовала редактируемая дочерью Азиза Алема газета «Лезгинские известия» (№ 8 (57), август, 2009, с.6; № 9 (58), сентябрь 2009, с.6 - 7; № 10 (59), октябрь 2009, с.6 - 7).

Дабы избежать неверного толкования моих пояснений, повторюсь, что они не продиктованы желанием оправдаться перед кем-то в чем-то. Как говорится, я не доллар, чтобы любили, но и не враг кому-то, чтобы ненавидели. Мне не в чем оправдываться ни перед памятью Расула Гамзатова, ни перед его почитателями. Все, что я думал об отношении Расула Гамзатовича лично ко мне, мной открыто говорилось ему же при его жизни. Здесь для меня принципиально важна этическая сторона вопроса. В голове не укладывается, как же люди, выставляющие себя образчиками честности и поборниками справедливости, сами с легкостью могут позволять себе нарушать нравственно-этические нормы по отношению к другим. Очень верно подметил Камал Абуков: «Человек, отваживающийся давать советы и оценки другим, непременно должен быть благородным в намерениях» (Даг.правда». 07.09.2011). 

Не исключено, что у читателя может возникнуть и такой вопрос: а что связывало какого-то там Фейзудина Нагиева с «выдающимся поэтом современности» (так отмечено в справочнике СП РД) Расулом Гамзатовым?! Отвечу: связывала дагестанская литература; а так – абсолютно ничего. Конечно же, было несколько моментов, когда наши жизненные и творческие векторы пересекались. Для объективного представления и понимания моего повествования, приведу несколько таких случаев. 

 

В Литературном институте им. М.Горького руководителем нашего поэтического семинара был В.И. Фирсов. Владимир Иванович дружил с писателем Ахмедханом Абубакаром (через их дружбу и у меня с Ахмедханом сложились добрые приятельские отношения). На последнем съезде СП СССР в своем докладе Владимир Фирсов критиковал Расула Гамзатова за гонения на писателей Дагестана, в частности, на Ахмедхана Абубакара. На фоне натянутых в то время отношений между Ахмедханом и Расулом, соответственно и Фирсов автоматически попадал в ряд неугодных для Расула лиц. Отсюда исходила и вся нелюбовь председателя СП Дагестана к «фирсианам» (так называл он учеников фирсовского семинара). А приоритеты руководства впитывались и всей беспрекословно послушной когортой союза дагестанских писателей. В этой же команде долгие годы работал и Азиз Алем, в качестве председателя партийной организации СП РД и главного редактора литературного журнала «Самур».

Второй момент неприятия меня Расулом Гамзатовичем – это мое участие в лезгинском народном движении «Садвал» («Единство»), которое выступало против разделения единого народа на две части. Более того, ему очень не нравилось, можно сказать, его раздражало название издаваемого мной литературно-художественного и общественно-политического журнала «Лезгистан». Против журнала и меня, как редактора, в лезгинской и дагестанской прессе шла широкая компания. Меня перестали печатать не только в русскоязычных газетах и журналах, но даже и в лезгинских, с 1994 – года меня, члена Союза Писателей СССР, вообще перестали издавать. 

По поводу журнала «Лезгистан» в одной из бесед Расул Гамзатович отзывался так:

– Вот видишь, ты издаешь свой журнал, значит, не признаешь официально существующие, законные журналы. Ты назвал его «Лезгистан»*. Какой же там Лезгистан? И где ты его видишь? Вот я назвал свою книгу «Мой Дагестан». 

– Расул Гамзатович, этот журнал законный, он официально зарегистрирован в соответствующих российских органах. А «Лезгистан», «Аваристан» и другие – это названия наших малых родин. Наши предки так же их называли, – с улыбкой отвечал я, не желая вступить в спор.

*Почти на каждом заседании СП я поднимал вопрос о создании литературно-художественного журнала на русском языке. Мы, пишущие на разных языках, нуждаемся во взаимопонимании. Журнал бы знакомил читателей с многонациональной дагестанской литературой и воспитал бы национальных переводчиков. Но всегда находились противники этой идеи. На одном из заседаний расширенного правления СП (присутствовали Б.Ахмедов, М.-С.М.Гусаев, председатель обкома союза работников культуры Б.Гайдарова) мою инициативу поддержал тогдашний министр по делам национальностей и печати М.-С.Гусаев. Журнал был создан. Но по неизвестным причинам, журнал отошел от СП и по-своему, весьма субъективно определяет дагестанское литературное пространство. (Оговорюсь: я на редакторство нового журнала не претендовал, ибо издавал журнал «Лезгистан»).

Творческие вечера поэтов – только с высокого благословения 

Проводить творческие вечера «не народных» поэтов у нас не очень-то было принято (да и поныне такое отношение бытует). Для проведения творческого вечера (тем более поэта без звания «народного») нужно было получить высокое благословение Расула Гамзатовича. Творческие вечера обычно проходили одинаково вяло; в лучшем случае превращались в захваливание юбиляра. Конкретно о творчестве юбиляра говорилось мало, а сам автор свои произведения часто даже и не читал.

 

К своему 45-летию, в 1996 году, я провел творческий вечер в зале Лакского театра города Махачкалы. СП Дагестана отстранился от этого мероприятия, хотя первоначально Расул Гамзатович давал свое «благословение» на проведение вечера и одобрил устно изложенный мной сценарий. Но афиши вечера на стене помещения СП почему-то срывались, а на вечер многие собратья по перу не пришли. Но зал был переполнен, зрители несколько раз вновь и вновь просили читать стихи. То есть вопреки всем стараниям сорвать вечер, мероприятие прошло успешно. Хотя меня старались обвинять, будто я справлял вечер для собирания подарков. 

Подобная ситуация повторилась и в 2001 году, когда готовился мой юбилейный к 50-летию творческий вечер в Большом зале Русского театра. И на этот раз мне не разрешили повесить афиши в здании  СП. Когда я раздавал пригласительные билеты в союзе писателей, руководитель аварской секции Максуд Зайнулабидов посоветовал вручить приглашение Расулу Гамзатовичу лично. Зная его отношение ко мне, я с неохотой вошел в его кабинет. Там был молодой человек, который в то время поддерживал и обслуживал больного поэта. Я поздоровался и спросил его о здоровье. Отдав приглашение, хотел было уходить, но Расул Гамзатович остановил меня и указал на кресло. Я сел. 

– Ну как там твой Фирсов? – спросил он, со свойственной ему иронией, благодаря которой зачастую нельзя было определить, шутит он или говорит всерьез. Я ответил, что Владимир Иванович жив, здоров и передавал привет. 

– А где будет вечер, – вдруг  спросил он (хотя, думаю, прекрасно знал, где).

– В Большом зале Русского театра, – ответил я. 

– В Большом зале не надо! – решительным тоном сказал он и пронизывающим прищуром посмотрел мне в глаза. – Ты не такой большой поэт!

– Слава богу, дорогой Расул Гамзатович, что не в этом здании решается, кто большой, а кто малый поэт. Это определяет сам народ!

Вечер прошел при полном зале, хотя какой-то электрик, которого, как выяснилось, заранее подговорили, отключил свет; но свет быстро восстановили. Звучали стихи в авторском чтении, читали и артисты лезгинского театра, шел разговор о моем творчестве, пелись песни на мои стихи. 

Мад вилик ква вун, хкажна пайдах. С новым знаменем опять ты впереди. 

(Подстрочный перевод с лезгинского. Из книги «Къванцел биришар» – «Морщины на камне». Махачкала, 1989. С. 33).

Это стихотворение в четыре строфы было посвящено Расулу Гамзатову. Я, конечно, не озаглавил его и не афишировал (в мои планы не входило вступать в баталии  с всемогущим поэтом). Об адресате посвящения знал лишь узкий круг людей. Но, как говорится, «шило в мешке не утаишь». Кто-то проболтался кому-то, и слух дошел до кого надо. 

В СП я, заходил крайне редко, и однажды после какого-то писательского собрания, столкнувшись со мной в коридоре, Расул Гамзатович пригласил меня к себе. 

– Уже обо мне пишешь, – сразу спросил он и вытащил мою книжку «Морщины на камне» с заложенным листком бумаги. Развернув бумагу, он начал читать кем-то подготовленный подстрочник моего посвящения. «Кто же это так перестарался?» – мелькнуло в голове.

– Говорят, что ты посвятил это мне. 

– Не вам, Расул Гамзатович, – сказал я. – Это собирательный образ. Таких в республике и в стране много. Но если кто-то увидел в этом вас, то нужно спросить у него самого. 

Тут он встал, открыл двери и что-то сказал секретарю. Через несколько минут в кабинет вошел поэт-сатирик Жамидин. 

– И кто же тебе сказал, что стихотворение посвящено мне? – Расул строго посмотрел на Жамидина.

– Как? Как? Расул Гамзатович, он и сказал, – растерянно ответил Жамидин.

– Кто он?

– Вот он, Нагиев.

– Когда же я это тебе говорил? – спросил я у Жамидина.

– Не мне, так всем ребятам и сказал.

– Каким ребятам?

– Хватит! – с негодованием посмотрел на нас Расул. – Уходите оба! – И он отдал Жамидину мою книжку с подстрочником стихотворения.

– Слушай, это же Расулу посвящено, – не унимался Жамидин и в коридоре.

– Ну и что?

– Тогда почему не признавался? 

– Достаточно и того, что знаешь ты. Значит, скоро узнают все. – Я вырвал из его рук свою книгу. Кстати она была с дарственной записью Жамидину. 

В 1996-1998 гг. в отделе литературы ИЯЛИ ДНЦ РАН мной была написана кандидатская диссертация о новом взгляде на жизнь и творчество Сулеймана Стальского. Но против диссертации и изданной в 2000 году монографии по теории литературы и текстологии – первой подобной работы в дагестанском литературоведении, выступила группа сотрудников, которая не разделяла мои взгляды на творчество Стальского. В то время некоторые представители определенной этнической интеллигенции в своих СМИ о творчестве Сулеймана Стальского распространяли всякие небылицы и грязные пасквили, далекие от истинного творчества поэта. Кстати, и только одна национальная газета и не напечатала материалы о творчестве Стальского к его 130-летнему юбилею. Обилие материалов в СМИ, ставящих под сомнение творческое мастерство и человеческую честность С.Стальского, и подтолкнули меня взяться за скрупулезное исследование жизни и творчества этого выдающегося поэта-философа.   

Хотя при обсуждении диссертационной работы и монографии оппоненты, кроме эмоций, не смогли привести ни одного довода против исследованного материала. Гаджи Гамзатович – в то время Председатель ИЯЛИ ДНЦ РАН объявил мне, что, учитывая разные мнения о моей работе, защита диссертации в стенах Института языка, литературы и искусства невозможна. Так, защита диссертации была откинута на несколько лет назад (Кстати, в 2002 году, будучи в Санкт-Петербурге,  я посетил Пушкинский дом, где работал Д.С.Лихачев. Я попросил его ознакомиться с моей работой, и он, неожиданно для меня, быстро прочитал работу и дал высокую оценку предложенным мной новым методам атрибуции авторского текста).

За участие в Лезгинском народном движении «Садвал» («Единство»), выступающем против разделения лезгинского народа между Россией и Азербайджаном и установлении лезгино-лезгинской границы по реке Самур,

меня никуда на работу не принимали (так, в разные годы было отказано в приеме на вакантные места в отдел литературы ИЯЛИ, в лезгинские журналы и газеты). 

В 90-е годы польский журналист и исследователь истории и культуры Кавказа Войцех Гурецкий попросил меня познакомить его с Расулом Гамзатовым. Я позвонил в СП и договорился о встрече. При беседе с Войцехом Расул Гамзатович как бы в шутку сказал: «Наверное, ты тоже крупный польский националист, раз дружишь с крупным лезгинским националистом». Войцех со свойственной ему улыбкой и пожиманием плеч ответил: «Фейзудин самый большой интернационалист, которого я знаю. Но он также большой патриот и знаток истории своего народа». Расул Гамзатович подписал книги своих стихов, заранее подготовленные Войцехом; я сфотографировал их, и мы ушли. (Позже Войцех Гурецкий написал о своих поездках по Кавказу в книге «Планета Кавказ»).

Не могу забыть и такой случай.  Мой брат, живший в то время в Одессе, попросил у меня несколько книг Расула Гамзатова, подписанных автором, в качестве подарков своим оппонентам (он защищал докторскую диссертацию по медицине в Ленинграде). Я сидел в приемной Расула, ожидая своей очереди. Через секретаря к нему вызвали руководителя лезгинской секции союза писателей, секретаря парторганизации СП Дагестана писателя Бубу Гаджикулиева. Буба был чем-то сильно взволнован. Обычно медлительный и вежливый, он наспех поздоровался со мной и вошел в кабинет председателя. Оттуда слышались обрывки резких фраз. Видимо, Расул Гамзатович предлагал Бубе Гаджикулиеву написать какое-то заявление. Буба (он всегда был спокойным и интеллигентным человеком) тихо просил Расула Гамзатова в чем-то разобраться. Но послышалось: «Всё! Всё! Вон!»

Буба Гаджикулиев вышел из кабинета весь бледный. Никого не замечая перед собой, неуверенной походкой он направился к дверям. У меня уже не было настроения заходить, но через несколько минут женщина-секретарь предложила войти. Я поздоровался и, извинившись за беспокойство, объяснил, в чем цель моего визита. Расул Гамзатович без особого настроения подписал книги для лиц, значащихся в моем списке. Поблагодарив, я вышел в приемную. Через некоторое время в коридоре начался переполох. Кто-то позвонил в СП, что Буба Гаджикулиев повесился у себя дома.

На одном из заседаний СП Дагестана завязалась дискуссия о роли дагестанских народов в разгроме Надиршаха. Как обычно, каждый выпячивал роль своего народа в разгроме войск персидского Наполеона. Лакцы говорили о народном ополчении во главе с Парту Патимой – лакской Жанны Дарк. Один аварский поэт тоном, не допускающим возражения, заявлял, что войска Надиршаха были разгромлены аварцами в каком-то ущелье, и там похоронено около 10-тысяч воинов шаха.

–  Да там негде развернуться для такой массы людей! И где могли похоронить столько людей?! –  раздались реплики.

– Наверное, они прилетели туда на коврах-самолетах, раз они целыми и невредимыми пришли до Аваристана через территории десятков народов,– с серьезным видом сказал я. Послышался смех, и председатель остановил дискуссию. Видимо, моя реплика ему не понравилась. Ведь «джигиты, не пришедшие с Араканского ущелья…» давно уже превратились в «солдат, не пришедших с полей…» – в слова, близкие и понятные для послевоенного поколения.

 

У пруда квакают две жабы. А неподалеку пасется бык. Жаба-муж дуется и спрашивает у жабы-жены: «Я больше, чем тот бык?» «Нет», – отвечает жаба-жена, ты маленький. Жаба-муж дуется еще больше: «А теперь?» «Да нет же, ты по-прежнему такой же маленький», – отвечает жена. Жаба-муж дуется изо всех сил и… лопается. Жаба жена тяжело вздыхает над лопнувшим мужем: «И зачем тебе нужно было всю жизнь дуться, чтобы казаться быком, когда ты был рожден жабой»?..

– Однажды симпатичный молодой человек принес в альманах «Дуствал» («Дружба») свои стихи. Тогда я работал главным редактором альманаха. До этого он писал критические рецензии на сборники лезгинских поэтов. Мы, присутствовавшие тогда в редакции альманаха, обрадовались появлению нового поэта. 

– Теперь тебе осталось придумать звучный псевдоним и, вперед, – пошутил я. 

– Я как раз и ищу подходящий псевдоним, – всерьез сказал молодой человек. Каждый из присутствующих начал предлагать ему свои варианты псевдонимов: кто «Самури», кто «Шалбуздагви»… Но, по словам молодого поэта, эти псевдонимы не отражали сути его поэзии. 

– Что же выражает твоя поэзия? – не удержался я. 

– Моя поэзия затрагивает планетарные, вселенские проблемы, – всерьез сказал молодой человек. 

– Ну, тогда тебе нужно взять псевдоним Вселенная – Алем! – сказал я. 

Так молодой человек стал поэтом Азизом Алемом», – закончил свой рассказ Шах-Эмир Мурадов. 

В литературном журнале «Самур» (тогда «Литературный Дагестан») из-за политики его главного редактора Азиза Алема-Фатуллаева сложилась нездоровая обстановка. Главный редактор не печатал авторов, пока те не приносили ему критику о творчестве тех, на кого указывал он сам. Таким образом, под благовидным предлогом – развития национальной критической школы, осуществлялась расправа с неугодными лицами. Лично мне он поручил написать о книге стихов Мердали Джалилова «Рехъ» («Путь»). По словам А.Алема выходило, что в этой книге темы некоторых стихов (конкретно стихотворения «Путь») заимствовано у него самого. Я ознакомился с книгой Мердали Джалилова, стихи мне понравились и плагиата я не обнаружил. Тогда главред перестал меня печатать; так, журналом были отвергнуты мои повести «Человек без пуповины», «Дневник подвешенного», «Посланник Желтых небес», многие стихи. (Кстати, в моем архиве хранится цикл стихов, отвергнутых журналом с подписью тогдашнего  младшего редактора журнала З.Кафланова, что журнал не имеет возможности их напечатать). На долгие годы в этом журнале на мою фамилию  была наложена табу, и она попала в разряд «…и другие». (К примеру, по признанию поэта Тажидина Ахмедханова, моя фамилия была вычеркнута из его статьи). Вместо того чтобы критиковать мое творчество, в журнале стали появляться материалы, задевающие мою личность (Р.Хаджи. «Чун чаз килигайла…» «Сами на себя глядя…»). 

Его заботило одно: всеми доступными ему средствами выпячивать себя и внушить всем, что, дескать, он один является новатором в лезгинской, а то и в дагестанской поэзии. При этом принижалась роль действительно интересных поэтов Ибрагима Гусейнова и Алирзы Саидова. 

Чтобы понять суть новаторства и его художественно-эстетический смысл, приведу одну из новых форм, которой автор дал название  «триолет-сахидж» (подстрочник М.Ибрагимова):

Ц1ай, / Огонь,

Гум. / Дым.

Къай! / Ветер! (правильнее: Мороз. – Ф.Н.)

Ц1ай!! / Огонь!!

Вай!!! / Вай!!!

Бум!! / Бум!!

Ц1ай… / Огонь…

Гум… / Гум… (Дым. – Ф.Н.)

Воздержусь от разбора формы и содержания этого сочинения, хотя не понимаю ту определяющую роль здесь авторской пунктуации. Не стану также возражать против глубокомысленных доводов рецензента, «члена Ученого совета ДГПУ (?)» М.Ибрагимова, искренне восхищающегося этим «шедевром». (См.: Чужак, ставший родичем. Настоящее время. 15.04.2011).

Затрагивая проблемы, сложившиеся в литературном журнале, газета «Лезгинские вести», указывала на ряд причин, приведших к увольнению Азиза Алема с должности главного редактора лезгинского литературного журнала «Литературный Дагестан» (ранее альманах «Дружба», ныне журнал «Самур». – Ф.Н.). Привожу заметку полностью: «Азиз Алем, с самого начала ставший редактором журнала, не смог завоевать авторитет среди коллектива. С его приходом уменьшился тираж журнала. Из журналов этого года (на июнь 1992 г. – Ф.Н.) не вышел ни один, а что касается детских журналов, то вышло всего 5 – 6 номеров за прошлый год. 

Азиз Алем лишенный деловых и организаторских качеств, как редактор, не смог сориентировать журнал на важнейшие задачи в соответствии с изменившейся политической ситуацией.

Причиной выбора Азиза Алема-Фатуллаева на должность секретаря парторганизации СП Дагестана с повышением его до главного редактора литературных журналов  указывалось то обстоятельство, что после кончины секретаря парторганизации при СП Дагестана Бубы Гаджикулиева на этот пост по указанию обкома компартии нужен был лезгин. А руководству СП нужен был человек, который был в оппозиции с писателями. Такого лезгина нашли в лице Азиза Фатуллаева-Алема, хотя он и не был членом Союза писателей СССР. Но он умел плести интриги среди своих сверстников и не любил талантливую молодежь, приговаривая, что раздавит всех как клопов. Недовольные политикой главного редактора журнала молодые люди жаловались на А.Фатуллаева-Алема и руководству СП, и в обком компартии. Но руководству СП был нужен именно такой лезгин. Он боялся, слово сказать редакторам других национальных журналов, а давил лишь на лезгинского редактора Абдуселима Исмаилова, указывая ему уволить неугодных ему работников, не печатать неугодных ему лиц. Главный редактор придумал способ, до которого не догадался ни один журнал мира. Он поделил журнал на старых литераторов: шесть номеров на 6 человек. Остальным то, что останется. Для своих подборок, конечно, он захватывал больше места. 

После развала СССР и компартии, у Азиза Фатуллаева-Алема стали появляться стихи, не характерные его творчеству. Появление лишенных какой-либо художественной ценности низкопробных строк против партии,  в которой состоял сам и против негативных явлений общества, сам, будучи активным инициатором определенных негативных явлений, можно считать одним из великих чудес эпохи! Датируя задним числом свои сочинения, Азиз Фатуллаев-Алем хотел абстрагироваться и от своей партии, и от социалистических ценностей, и от деяний СП Дагестана. В то же время с такими же датами в газете «Коммунист» полным полно стихов, восхваляющих и компартию, и социализм. Здесь факты говорят сами за себя: двойная мораль налицо». (М.Гаджиев. Азиз Алем орбитадай акъатна – Азиз Алем с орбиты сошел. «Лезги хабарар» – «Лезгинские вести». № 5, 1992). 

Я был хорошо знаком с ученым-языковедом Максимом Бариевичем Алипулатовым. Нас сближало увлечение этимологией лезгинского языка. Мы увлекались выявлением культурно-исторических связей лезгинского языка с культурами Передней Азии. Максим Бариевич, по его словам, в одной из глав своей докторской диссертации исследовал эти культурно-исторические связи. С нескрываемым раздражением говорил он о неприглядной истории со своей статьей, который хотел напечатать в журнале «Литературный Дагестан». Главный редактор журнала (А.Алем) якобы сказал ему, что было бы хорошо, вместе со статьей принести и литературоведческий, критический материал, намекнув при этом на собственное творчество. Когда Максим Бариевич сослался на занятость, Азиз Шихбинетович предложил свою помощь, сказав, что материал напишет сам, а Алипулатову нужно будет лишь подписать его. На такое, конечно, Максим Бариевич, как честный человек, пойти не мог. Так мы и не узнали, о каких связях лезгинского языка с культурой Передней Азии писал М.Алипулатов в своей статье. Но, спустя много лет после смерти Максима Бариевича, мы узнали, под каким готовым текстом о творчестве Азиза Алема он должен был подписаться. Под фамилией М.Алипулатова в журнале, где главным редактором состоял он сам, Азиз Алем опубликовал подготовленную самим же статью о своем творчестве, слог и форма изложения которой явно указывают на факт подлога.

Наблюдая нездоровую атмосферу в лезгинской литературе, в частности в литературном журнале, мы, несколько поэтов и писателей, в 90-х годах образовали литературную группу «Буржлубур» («Обязанные»). Как явствует из названия группы, ее участники считали себя обязанными очистить родную литературы от рутины и интриг, мешающих становлению и развитию истинной литературы. Но, как оказалось впоследствии, перед обюрократившейся за многие десятилетия литературной эта задача оказалась непосильной. Чувствуя свою всесильность, партийный функционер Азиз Алем часто крутил перед нами большим пальцем, демонстрируя, как он раздавит своих оппонентов. 

Мы написали письмо руководству СП (наивные, мы не знали, что на все было благословление оттуда!). Нас собрали в кабинете заместителя председателя СП Дагестана Нуратдина Юсупова. Основным нашим требованием было, прекратить журнальные интриги и натравливание писателей друг на друга; не воспрепятствовать авторам публиковаться в журнале, навязывая им темы для критики и шельмования неугодных главреду лиц и их  произведений. 

Но в кабинете некоторых «обязанных» словно подменили, и я остался в одиночестве. Как оказалось, их заранее напугали, что потеряют свои места (Арбен Кардаш работал в Даггизе редактором лезгинского отдела, А. Фатахов был редактором в Дагучпедгизе, М.Садык работал в журнале «Соколенок», З. Кафланов – в журнале «Самур»).

Нураддин Юсупов, выслушав стороны, поддержал А.Алема. Мышеловка захлопнулась: отношение ко мне со стороны всех структур (СП, газет, журналов, издательств) еще больше ухудшилось. Издание моих произведений прекратилось на многие годы: с 1994 года по 2009 год в Даггизе и Дагучпедгизе под различными надуманными предлогами не было издано ни одной моей книги, хотя за этот период было издано большое число изданий сомнительного качества, а у иных авторов (близких к кормушке) – и по несколько книг.

Покинутый всеми из-за своего склочного характера, Азиз Алем не выходил из дому и болел. Однажды, встретив на улице его супругу, я справился о здоровье Азиза Шихбинетовича. Супруга жаловалась, что он болеет, и все его забыли. Хотя мне с А.Фатуллаевым-Алемом никогда не приходилось водить дружбу, я, из-за простого человеческого сострадания, решил посетить больного человека; тем более живем в одном районе. Хозяин был рад встрече. Мы долго беседовали (а беседовать он большой любитель). Чтобы как-то угодить человеку, дабы он не чувствовал себя покинутым, я решил отвлечь его от одиночества. Стал звонить ему, часто приглашал на прогулки. Работая на телевидении РГВК «Дагестан» в качестве редактора и ведущего передач на лезгинском языке «Человек и эпоха» («Инсан ва девир»), я подготовил про творчество Азиза Алема две передачи (на русском и лезгинском языках). Нашумевшее интервью также было задумано мной с целью вовлечения старого человека в литературную жизнь, чтобы заодно он отвлекся от своего отшельничества и оставил что-нибудь полезное для литературы.

Талантливый писатель, публицист и скромный человек Джамиля Гасанова написала статью о моей книге стихов на лезгинском языке «Колокол и камень». Так получилось, что она использовала аннотацию, данную к этой книге. А до нее о моем творчестве писал также преподаватель Дагпедуниверситета Ахмед Ахмедов, который также почерпнул некоторую информацию из той же аннотации. В результате оказалось, что в обеих статьях совпало несколько строк, взятых из одной аннотации, что вполне объяснимо. Но это дало Азизу Шихбинетовичу повод подумать, что статья о книге Ф.Нагиева написана самим Нагиевым, а Джамиля Гасанова попросту подписала ее. (Видимо, Азиз Шихбинетович судит о других тоже по делам своим, как в случае со статьей, приписанной им М.Алипулатову). С такими обвинениями Азиз Фатуллаев позвонил Джамиле Гасановой, чем довел ее до слез. Видимо, так он отблагодарил человека, который написал о его творчестве кандидатскую диссертацию. (А после, с подачи отца, и его сын, главный редактор газеты «Настоящее время», запретил публиковать в газете материалы о Джамиле Гасановой. Неугодной стала и моя скромная персона, о котором материалы также стали в запрете; даже мои юбилейные к 60-летию вечера в Махачкале, Москве, Санкт-Петербурге газета обошла глухим молчанием).

Будучи в Москве, я зашел в редакцию газеты «Литературная Россия», но главного редактора Огрызко В.В. там не застал. Я позвонил Вячеславу Вячеславовичу и выразил свое недовольство фактом использования моей фамилии под сфабрикованным материалом. По словам Огрызко, материал был передан ему от Азиза Фатуллаева-Алема его сыном. 

(Данные комментарии направлены мной в редакцию газеты «Литературная Россия» и надеюсь, что они будут также опубликованы, раз газета опубликовала мое интервью без согласования со мной).

В энциклопедическом словаре русского языка слово патриарх (греч. patriarches родоначальник), кроме «высшего звания в церковной иерархии», имеет также значения: 1) глава или старейшина рода, родовой общины, семьи; в переносном смысле – долгожитель, всеми уважаемый человек (глава семьи, старейший представитель какой-либо отрасли науки, искусства и т. п.); 2) ветхозаветные родоначальники еврейского народа, жившие до Моисея.

Не знаю, на какое значение слова «патриарх» претендует Азиз Шихбинетович и его родственники, но для соответствия статусу «патриарха», родоначальника или духовного пастора лезгинской литературы, его творчество, мягко говоря, немного не дотягивает. Не правильно, да и не корректно, когда в лезгинской литературе, богатой именами прославленных поэтов прошлого и настоящего слово «патриарх» впервые звучит в сочетании с именем Азиза Алема. А почему бы не Гомер XXI века?! Тут, конечно, явный перебор! Поэту, творчество которого еще не вышло из круга амбициозного конструктивизма и эклектических упражнений и не выстоялось, следовало бы быть скромнее. Это касается и использования возможностей и положения своих детей, родственников для того, чтобы звучало то, что звучать не может. 

Возможно, Азизу Фатуллаеву и его близким он действительно кажется «патриархом» лезгинской литературы, что волне нормально в семейном кругу. Но ведь присваивание себе самим ли, родственниками ли в печати таких громких титулов выглядит, если не смешно, то верхом нескромности. Тем более, когда это не обосновано творческими достижениями.

Почему так запоздала критика А.Алема в адрес Союза писателей Дагестана, где многие годы он сам состоял секретарем партийной организации?

Я вовсе не одобряю деятельность дагестанского СП, но критика в его адрес должна быть правильной и беспристрастной. Не пойму одного: Азиз Фатуллаев (Алем), как партийный босс, всегда был в курсе происходящих в союзе писателей дел, а нередко был непосредственно к ним причастен. При желании он  всегда мог сказать Расулу Гамзатову все, что думает. Но не сказал. А теперь задним числом начал говорить о неблагополучной атмосфере в союзе писателей. Так ведь и вы, Азиз Шихбинетович, как тогдашний секретарь парторганизации СП Дагестана, несете ответственность в том, в чем сегодня критикуете союз!

Азиз Алем не раз доказывал свою «честность» и любовь к «справедливости» в многочисленных судебных тяжбах с лезгинскими изданиями «Лезги газет» и журналом «Литературный Дагестан» (ныне «Самур»). Уставший от интриг коллектив журнала выступил против произвола главного редактора, и его уволили с работы. Но Азиз Фатуллаев – Алем предпринимал попытки восстановиться через суд. 

Однако нужно признать, что, в отличие от многих редакторов, Азиз Шихбинетович начитан и эрудирован. И тем обиднее, что склочность характера и амбициозность, ревность и зависть к чужому успеху сковали его творческий потенциал, не дав реализовать свои природные и приобретенные возможности. 

Разговор хочется завершить словами одного из честнейших журналистов РД Абдурахмана Магомедова: «Беседа двух дагестанских литераторов Азиза Алема и Фейзудина Нагиева на страницах «Литературной России» (18.03.11) под названием «Зачем нынешним держимордам правда» и под вызывающей рубрикой «Вызов» наводит именно на такие мысли: зоология и антропология смежные науки, иной раз не знаешь, кто умнее – кудлатая дворняжка или же одержимый манией величия, завистью и злостью «венец природы»? В той беседе речь идет о Расуле Гамзатове, которого уже нет среди нас. И то, что говорят оба собеседника на страницах уважаемой газеты, в целом не лишено оснований. Наш знаменитый на всю планету земляк действительно «пока жил – жил». (Мертвые львы всегда молчат. Дагестанская правда. 29.04.2011).