Мастерица и львы (продолжение)

Окончание. Начало в здесь.

Лет пятнадцать назад они пережили несчастье: в отсутствии хозяев дома случился пожар, в котором сгорело все. Когда тетушка Мислимат с сыном Ахмедом, гостившие у родственников в Махачкале, срочно приехали, снизу, сквозь обвалившийся потолок, можно было разглядеть, что стало с верхними комнатами, и еще источала дым стенная ниша, где хранились ковры, особенно любимые и оберегаемые мастерицей.

Толпились люди, раздавались причитания, слова участия и сожаления, кто-то уже приступил к сбору денег на помощь. Тетушка Мислимат попросила всех успокоиться, сказала, что денег собирать не надо, спасибо, мол, мы сами справимся. Ушла от всех и в глубине двора села под навесом на край тандыра. Сидела одна и молчала, в сердце у нее рождались горестные строки: «Повисли, оскорбленные, две мои руки: Труды их неустанные слизнули пламени языки…» Люди, недоумевая, расходились. Тогда близкие корили ее за неподобающее поведение. Но тут ничего не поделаешь: такой характер, менять уже поздно…

Уже третьеклассницей она ткала ковер самостоятельно. Как впервые с матерью села за станок, не помнит. Но помнит, что в школу, когда исполнилось семь лет, ее повели прямо с фабрики. Так и пошло: до обеда спешила прямо с фабрике, после – в школу. Знания схватывала на лету, но учеба продолжалась недолго: «Только три класса у меня», – впрочем, и того хватило, чтобы в годы войны закончить в Касумкенте шестимесячные курсы и учительствовать в соседнем селе, не очень близком, куда вместе с подругой каждый день ходили пешком.

– Я стала кормилицей семьи, – рассказывает она. – Отец с матерью – уже старые, остальные наши дети – еще маленькие. Старший брат был на фронте, он не вернулся. А я не знала, что значит уставать на работе. И красавицей слыла, зачастили сваты, бывало за день принимали дома посланцев от двух женихов. И все уходили ни с чем: мои родители никак не решались расстаться с дочерью, которая завершала ковер всего за двадцать дней.

Женщины тех времен… Они ходили на фабрику, а ведь чуть ли не в каждом доме, в одной из комнат возвышался ковроткацкий станок, убираемый разве что в летнюю страду. Никто не освобождал женщин от ведения домашнего хозяйства и от забот о детях, их же в семьях росло не один и не два – больше. И на колхозные работы нельзя было не ходить. И стоит ли напоминать, что именно они, те женщины, в прямом смысле выручили страну, когда стало особенно худо. В годы войны тетушка Мислимат, тогда молодая девушка, дважды оказывалась на трудовом фронте, если без пафоса, рыла землю на строительстве оборонительных рубежей. В колхозе стали придавать особое значение выращиванию «стратегической культуры» – непривычного для них хлопка. Она может вспомнить, какими мягкими и нежными были комочки «белого золота», собираемые с кустиков, и как наливалось к вечеру свинцовой тяжестью тело после работы на хлопковом поле.

– Глупенькая была, только и знала, что работать. В голосе тетушки Мислимат прорвалась обида. Но тут же она рассудила: – Однако те, кто не любил утруждать себя работой, намного моложе меня, ушли из жизни, а я все еще хожу по земле. И убежденно: – Труд защищает человека.

Давненько что-то не слышали ничего подобного. И еще мы, завороженные, услышали от старой женщины: «Чем лежать в могиле и кормить червей, лучше жить…» Сказано было сдержанно, с пониманием прихода неминуемого конца, но без тени ужаса перед ним и с непреодолимой любовью к жизни. У нее есть строки, которые в подстрочном переводе могут звучать так: Человек не насытится жизнью, Если здоров; он не обделен счастьем. Достигнет он мудрости, Найдя единение с Всевышним.

Об исчезнувшей фабрике, и не только

Мы собирались писать о мастерице ковроделия и больше ни о чем. Всего лишь хотелось рассказать о сельской женщине из другого времени, из тех, кого у нас, как ни сожалей, скоро совсем не будет с их пониманием хорошего и плохого, их отношением к труду и семье, к самой жизни, значение которой для них определяется тем, что она дается человеку непросто… Но все же чувствуем, неудобно обойтись, скажем так, без некоторых обобщений и подвода к проблеме.

Ковровая фабрика села Средний Стал, одна из первых в республике, была открыта еще в 1926 году. В лучшие годы в ее просторных светлых помещениях работали триста женщин (не говоря о филиалах в других селах). В течение десятилетий она являлась передовым предприятием, известным по всей стране. Опыт ковроткачих Среднего Стала перенимался в промысловых артелях Российской Федерации, к ним за опытом приезжали из Азербайджана и Туркмении.

За десять лет после Великой Отечественной войны фабрика Среднего Стала в пять раз увеличила производство ковров, и ее годовой план достигал 4400 квадратных метров. Представим себе: 1400 ковров за год! Расходились они не только по нашей стране. Их партиями закупали на международных пушных аукционах. Среднестальские ковры побывали на выставках и ярмарках Нью-Йорка, Милана, Лейпцига, Брюсселя, Салоника, Дамаска, Джакарты.

И в последующем производство ковров в Среднем Стале неуклонно развивалось. Это было общей, хотя и затрагиваемой кризисными явлениями тенденцией для всей республики. В 80-е годы в Дагестане ежегодно производилось 50 тысяч квад-ратных метров ковров, из них 20 тысяч квадратных метров экспортировались в Англию, Германию и другие страны. Всего имелось 20 фабрик, на производстве ковровых изделий было занято, по официальным данным, шесть тысяч женщин.

Приятно говорить о прошлой славе, но что мы имеем сегодня? Почти не будет ошибкой, если коротко ответить, что не имеем ничего. Только четыре фабрики(!) (в Дагестанских Огнях и в табасаранских селах Межгюль, Ляхли, Джулии) считаются действующими. В отрасли занято всего 200 женщин, ежегодно производится немногим более 1200 квадратных метров ковров – в три с лишним раза меньше, чем некогда выпускала одна фабрика в Среднем Стале. От нее самой остались, в прямом смысле, лишь воспоминания, да развалины стен.

Картина более чем удручающая. Можно считать естественным процесс отмирания тех или иных народных промыслов и примириться с этим. Но производство ковров к их ряду не относится, спрос на качественные ковры в мире только возрастает. А производство прославленных лезгинских и табасаранских ковров деградирует у нас на глазах.

Отдельные специалисты или просто приверженцы старинных промыслов, основательно, на научной основе, изучая технологию, пытаются сохранить и даже возродить наше древнее культурное достояние. Еще в 2004 году в республике была принята целевая программа развития народных художественных промыслов на период до 2010 года, среди ее приоритетов было указано и возрождение производства «ковров и ковровых изделий с применением натуральных красителей». В конце прошлого года на сессии Народного собрания республики опять рассмотрели законопроект такой же целевой программы на 2011–2016 годы. Какая работа проводится по принимаемым целевым программам? Кем и какие еще принимаются меры по возрождению ковроделия в Дагестане? Это уже тема другого разговора.